Внезапно у отца стал плохо действовать большой палец на правой руке. Начала слабеть кисть. Он пытался накачать руку, таскал с собой резиновое кольцо-эспандер. Ему посоветовали разрабатывать мелкую моторику — занялся живописью. Учился серьезно, были интересные работы, но вскоре он уже не мог удержать карандаш. Одна из картин отца, повторенная в мозаике, — на его могиле. Думаю, что выбор повести Владимира Тендрякова «Чудотворная» для следующей ленты определялся яростным протестом против предопределенности будущего, против судьбы. Икону, написанную для фильма, — темный, гневный лик Спаса Нерукотворного отец повесил у себя в кабинете. Спас глядел на него до самого конца. Сейчас, когда я пишу эти строки, он смотрит на меня...
К концу фильма отец плохо ходил, трудно было держать голову. Речь становилась нечеткой. Перед съемками он поехал в Англию — появились сведения, что в тамошней клинике найден способ борьбы с его заболеванием. Ему помогли купить туристическую путевку. Английские медики сказали, что прорыва пока нет, но успех близок. Нужно продержаться примерно два года. Отец продержался четыре. Средство от бокового амиотрофического склероза не найдено до сих пор.
В 1961 году был сдан кооперативный дом у метро «Аэропорт», жили в нем в основном кинематографисты. Дело было под Новый год. Всю осень я проболел, из нашей старой коммуналки уехал в больницу, а вернулся уже в просторную квартиру, где у меня была своя собственная комната с книжными полками до потолка.
Книг в доме было очень много, я до сих пор не понимаю, где отец хранил их до этого момента: библиотека была хорошо подобрана, такие книги собираются годами. По его эскизам и размерам были изготовлены стеллажи и полки, у каждой книги было свое место, и отец помнил каждую. Когда ему была нужна книга, он безошибочно говорил, где она стоит. Я карабкался к указанной полке — все было верно.
Читал отец постоянно. Постельного режима для него не существовало: он должен был встать, тщательно одеться, побриться, дойти до кухни, позавтракать и сесть с книгой за большим столом в кабинете. С каждым днем выполнять эти простые действия становилось все труднее и труднее, но отец старался сохранить максимум самостоятельности. Я никогда не забуду, как он переворачивал страницы — уже перед самым концом. Рука не работала, отец перемещал ее усилием всего корпуса. Если она соскальзывала со стола, приходилось звать на помощь: рука висела плетью. Ее нужно было поднять, положить на книгу, и тогда отец все же переворачивал страницу. Переворачивал сам.
