Оба любили петь под гитару. Отец настраивал ее, тихонько перебирая струны, и сразу же преображался: у него с инструментом был свой разговор. Под несложный аккомпанемент напевал что-то очень задушевное или, наоборот, озорное. Гитара стояла в кабинете и всегда меня влекла. Идешь мимо — непременно потрогаешь...
Приезжая в столицу, дядя Саша обычно останавливался в «Ленинградке» и тут же звонил: «Я в Москве». У нас он тоже любил посидеть с инструментом в руках, что-то мурлыча себе под нос и не выпуская беломорину изо рта. Потом начинал петь, и все затихали. Голос у него был ясный, сильный. Борисов любил старые романсы, в которые вкладывал столько страсти и сердечности!
Старел дядя Саша красиво, был таким теплым и трогательным. Сидел за столом, на все улыбался и кивал: «Говорите-говорите. Я все равно ничего не слышу». Он со своей женой Ольгой Бибиновой лет пятьдесят прожил. Мы к ней приезжали после смерти папы и дяди Саши, а ушли они один за другим: Борисов умер девятнадцатого мая, а отец — двадцать восьмого. Будучи уже пожилой дамой, Ольга Николаевна была фантастически красива: белые волосы и черные брови.
В «Верных друзьях», между прочим, родители снялись вместе. Мама сыграла там молодого врача. Родители, работая в одном театре, часто уезжали с гастролями или на съемки. Но я не переживала — со мной была моя любимая Леля.
В детстве я была страшно худой. Есть фотография, где мне лет шесть. Ощущение, что ребенка взяли из Освенцима. И это при том, что Леля изумительно готовила. Однажды в Москву приехала делегация французских киношников, надо было их водить по семьям, показывать, как живут советские коллеги. Позвонили из Союза кинематографистов: «Борис Петрович, вам жребий выпал». Отец растерянно оглянулся на Лелю:
— Что делать будем?
Та сказала:
— Значит, так! — и стала составлять меню.
Испекла дивные пирожки с пальчик величиной с разными начинками и сварила раковый суп. Гости после застолья поинтересовались у родителей: «У вас повар из Франции?»
Один раз мы были с родителями в отпуске на море. Средства, оставшиеся на обратную дорогу, они рассчитали под копеечку. Но нежный ребенок в поезде вдруг каждые пять минут начал заявлять:
— Хочу есть!
А денег-то нет! Родители бледнели и предлагали:
— Дыньку хочешь? Может, яблоко?
— Нет. Хочу суп! — я просила то, что в меня и силой никогда впихнуть не могли.
На вокзале нас встречали дедушка с Лелей. С воплями бросилась ей на шею: «Лелечка, как я хочу есть!» Та высказала папе с мамой все, что про них думает. Утром вскочила чуть свет, напекла мне пирожков и кулебяк, но я встала и затянула привычное: «Не хочу-у-у-у-у...» «Ну что, Лидия Ивановна, получили?» — засмеялись родители.
У меня было счастливое детство. Случались ли споры по поводу моего воспитания? Думаю, что нет. И основная заслуга в этом папы. Однако всегда добрый и умный, он выходил из себя, когда дело касалось моего обучения чтению. Сам он с юности увлекался коллекционированием старинных книг — у нас в семье все деньги уходили на букинистические издания. Отец мог принести альбом Левитана и сказать маме: «Вот моя озвучка!»