О противостоянии двух звезд Малого — Руфины Нифонтовой и Элины Быстрицкой — вспоминают многие. Мы с Элиной Авраамовной играли в спектакле «Веер леди Уиндермиер», она, естественно, — леди, а я — так, в массовке выходила. Поехали на гастроли, и вдруг меня определяют с ней в один номер. Ну некуда было больше девать! Я только пришла в театр, мальчики мне симпатизировали, в том числе и Юра Васильев, и Юра Соломин, все стали хвосты распускать, я купалась в мужском внимании. Однажды вернулась в номер довольно поздно, когда Быстрицкая уже легла спать. Элина Авраамовна сделала строгий выговор, мне было очень стыдно. Я ее жутко боялась, просто трепетала. Она такая царственная! Гастроли проходили в Харькове, городе хорошо знакомом Быстрицкой. И как-то вечером в гостиницу прибежали ее родственники, друзья, стали куда-то тянуть:
— Ой, Лина, пийдем с нами, там такоэ!
— Не могу.
— Тю, — возмутилась одна родственница, — новости дня, не может она!
И тут Быстрицкая показалась мне совершенно земной, но и дальше в ее присутствии все равно старалась ходить на цыпочках.
В спектакле «Признание» я играла дочку, Никита Подгорный — моего папу, Михаил Иванович Царев — дядю. (Когда Никита Владимирович выходил на сцену в «Ярмарке тщеславия» в образе древнего старика с развинченной походкой, посмотреть на него за кулисами собирались актеры и рабочие сцены — так это было смешно. А вообще Подгорный был прирожденным аристократом. Как красиво он доставал из портсигара папиросу, как стучал ею по крышке! Никита Владимирович относился ко мне с большой симпатией.) У «папы» по ходу пьесы начинался роман с дамой, которую по очереди исполняли то Быстрицкая, то Нифонтова.
Руфина Дмитриевна казалась мне более теплой, она так нежно меня обнимала. При своей неземной, изумительной красоте она иногда могла прийти в театр бог знает в чем! В каких-то спортивных штанах, кепке, с авоськой. До сих пор не уверена, что это было: дурака она валяла, играла на публику? Я к ней относилась с восторгом, а она вдруг стала надо мной подтрунивать. Терпеть подобное могу только до определенного предела. Как мой папа говорил: «Я теленок очень добрый, но если меня травить, превращаюсь в быка!» И вот стою как-то в театре у доски объявлений, смотрю расписание. Подходит Нифонтова, тоже смотрит. Я ей:
— Здравствуйте!
А она мне скрипучим голосом Бабы-яги:
— Приве-е-ет, Лепко!
Поворачиваюсь к ней и в тон отвечаю:
— Здра-а-авствуйте, Нифонтова!
Она совершенно обалдела и больше никогда со мной так не разговаривала.
Слухи о том, что новый главный режиссер Борис Равенских человек сложный, бежали впереди него. Он постоянно щелкал пальцами по лацкану пиджака, стряхивая невидимые пылинки, в народе это называется «чертей гонять». Никита Подгорный однажды пошутил: «Что вы делаете?! Только не на меня!» Всех предупредили: новый главный не любит, когда женщина курит, носит брюки и цветные колготки. Артистки моментально переоделись и бросили вредную привычку, все кроме меня. И вот стою я курю, а мимо движется процессия во главе с Равенских. Помреж делает мне из-за спины начальника страшные глаза, но я не успеваю бросить сигарету.
— Это и есть Лепко? — спрашивает Равенских.
