Мои выступления в школе начинались с чего-то идеологически выдержанного вроде «Летите, голуби, летите». А потом мне разрешали петь все, что хочу, и вечер плавно превращался в концерты мелодий и ритмов зарубежной эстрады. В этом смысле столичные запреты на Латвию еще не распространялись. Там никто не пытался, как шутили музыканты, «разгибать саксофоны».
Помимо музыки я обожала спорт. Занималась в кружке художественной гимнастики, который вела профессиональная балерина. Она приятельствовала с моей учительницей музыки, и они постоянно спорили, какую стезю выберет Мондрус. Одна утверждала, что спорт: Лариса, мол, сильная, выносливая, с хорошей мускулатурой. Другая высказывалась в пользу музыки. Я же про себя точно знала, что в математику, физику, химию дорога заказана — эти науки мне категорически не давались. Зато по литературе получала одни пятерки. Да у кого! У самого Михаила Таля, будущего чемпиона мира по шахматам. Несколькими годами ранее он окончил мою школу, потом университет и вернулся к нам педагогом.
Однажды мое пение услышал композитор Владимир Хвойницкий. Он попросил разучить несколько его песен, обещав показать меня руководству Рижского эстрадного оркестра. Я подготовила репертуар, встреча состоялась, директору все понравилось, но разговор закончился ничем: «У нас сейчас летние отпуска, жди звонка осенью». Почему бы и не подождать?
Но могли возникнуть вопросы у родителей: они мечтали, чтобы дочь непременно получила высшее образование, и понять их было можно. Харри рано взял на себя заботы о семье и закончить какой-либо институт ему так и не пришлось. Он всю жизнь проработал таксистом, а мама — делопроизводителем в юридической конторе. И поскольку пение не казалось им серьезной профессией, я, стараясь их не разочаровать, поступила в Институт иностранных языков. Но осенью мне действительно позвонили и еще раз пригласили на прослушивание в Рижский эстрадный оркестр, в котором появился новый руководитель — дирижер Эгил Шварц. Конкурс на место солистки был организован по всем правилам, в нем участвовало много исполнительниц, но приняли меня одну. Директор оркестра позже поделился со мной: «Когда ты спела и ушла, Эгил сказал «Даже если бы она пела не так хорошо, я взял бы ее в оркестр за стройные ножки!»
