Эгил очень переживал, ему зачем-то сообщили, что мы потеряли мальчика. Мы старались не обсуждать случившееся, от депрессии спасала работа, в которую я погрузилась с головой. Поехала на гастроли в Болгарию, Польшу, ГДР, там удалось как-то забыться. Я была уверена, что мою проблему нельзя решить, и думать об этом было нестерпимо больно.
Однажды принесли на радио новую песню. И вдруг музыкальный редактор, с которой мы сотрудничали не один год, пряча глаза, промямлила:
— Мы не можем поставить ее.
— Почему?
— Это не мое решение. Худсовету не понравились ни музыка, ни текст, слишком они легкомысленные.
Нашему удивлению не было предела. Ответ на эту загадку мы получили с помощью Вадима Мулермана. Он и позже в прессе и на телевидении рассказывал, что председатель Гостелерадио Сергей Лапин, поздравляя коллектив с новым, 1971 годом сказал, что впредь, мол, обойдемся в эфире без всяких Мондрусов, Мулерманов и прочих.
У меня стали отнимать сольники. Москонцерт обычно сообщал о своем решении, когда я уже стояла на пороге квартиры с чемоданом. Звонили и объявляли: «Вы поете только одно отделение». Приезжала и видела, что в первом выступает никому не известный певец. Зрители из разных городов писали: «Мы не хотим слушать не пойми кого, мы пришли на Ларису Мондрус». Таких жалоб приходило множество. Москонцерт вынужден был реагировать, и я получала сольник, но потом все повторялось.
Выступила перед космонавтами в Звездном Городке. Они очень любили мои песни и часто приглашали. На другой день меня вызвал на ковер директор Москонцерта Феликс Шапорин:
— Что ты там натворила? Совсем без царя в голове? Зачем нацепила короткую юбку?
— Я выступала в концертном платье, его для меня пошил Рижский дом моделей.
— Ну, не знаю, не знаю. Но больше его не носи.
Критику вызвал и другой мой туалет: длинное платье, все словно покрытое блестящими чешуйками. Пришла в нем на репетицию в зал «Октябрьский», перед самым выступлением мне объявили, что снимают мой номер: не те туалеты ношу, слишком они вызывающие. Остракизму подверглось и длинное в пол платье от Славы Зайцева, кто-то из теленачальства назвал его лоскутные рукава лохмотьями.
