В последний день японского турне организаторы фестиваля попросили нас обоих обязательно присутствовать на финальной церемонии вручения наград. А я должна была срочно возвращаться в Москву, чтобы успеть на спектакль в «Современнике», и отказывалась менять билет — в «Аэрофлоте» другого подходящего рейса не было. Тогда японцы подобрали мне рейс иностранной авиакомпании, летевшей через Москву в Лондон, и все-таки добились своего. Я получила приз за лучшую женскую роль и потом впервые в жизни оказалась в бизнес-классе. Это было еще одно потрясение — советским гражданам такой уровень сервиса мог только сниться.
Представлять картину на международном кинорынке в Каннах меня отправляли без Тодоровского, под недреманным оком одной малоприятной дамы. «Советскую звезду» во Францию собирали всем миром: Вячеслав Михайлович Зайцев снабдил подходящими нарядами, Галина Борисовна Волчек — своими драгоценностями. В магазинах ничего приличного не продавалось, а сумасшедших денег на тряпки от фарцовщиков не было. Чужие кольца оказались велики и с меня спадали. Галина Борисовна советовала накрутить на пальцы лейкопластырь, но я так и не рискнула надеть ее украшения — боялась потерять. Хранила как зеницу ока в специальном мешочке.
В Шереметьево подбежали люди с коробками:
— Лена, помогите! Мы из «Совэкспортфильма». Наши сотрудники, улетевшие на кинорынок, забыли часть рекламных материалов! Передайте их, пожалуйста!
— Ну хорошо, — по наивности согласилась я.
К моему немудреному багажу прибавился ощутимый довесок из девяти коробок с печатной продукцией и пленками. Прямого рейса в Канны тогда не было, в Париже я пересела на самолет местной авиакомпании. Французы выставили счет за перевес. Ловкачи из «Совэкспортфильма» этого почему-то не предусмотрели. Хорошо, была с собой заначка — семнадцать долларов. Ее едва хватило на оплату багажа. Иначе пришлось бы тратить и без того копеечные суточные. Наверное, по возвращении в Москву я могла попросить о возмещении расходов, но не знала, к кому обратиться. Шучу.
Поездка в Канны вышла неудачной, она состояла из сплошных разочарований и унижений. Жила я в ужасной гостинице, в тесном номере на двоих с переводчицей-иностранкой. Питалась кое-как, хотя могла лакомиться деликатесами с западными звездами, ведь мне прислали кучу приглашений на всевозможные мероприятия. Их изучила и отвергла приставленная тетка: «Ужин со Сталлоне? Вам там делать нечего. Обед с Полански? Тоже нельзя». Знали бы об этом западные журналисты!
— С кем из партнеров по этому фильму сложились самые теплые отношения?
— Они были достаточно ровными со всеми актерами. Работала я в основном с мужчинами — своим экранным отцом Всеволодом Шиловским и шведским мужем Томасом Лаустиола. С Любой Полищук была всего пара съемочных дней. С Ирой Розановой и Ингеборгой Дапкунайте чуть больше. Общих сцен у «интердевочек» в фильме немного.
Полищук оказалась гораздо проще, чем я представляла. Она ведь уже была звездой. И вдруг пришла на съемку с разными тенями на глазах: одно веко синее, другое — зеленое. Увидев, что произвела своим макияжем ошеломляющее впечатление, Люба сказала: «Лен, скучно красить каждый день оба глаза одинаково! Вот решила внести разнообразие!» Мы посмеялись, и все пошло как по маслу.
После съемок встречались на разных мероприятиях. Полищук несколько раз приходила на телевизионное шоу «Что хочет женщина», которое я вела на телеканале «Россия». Мы с удовольствием вспоминали минувшие дни. В жизни она была такой же роскошной и экстравагантной, как на экране и сцене. Демоническая женщина. На мой взгляд, женщин, подобных Любе, мужчины должны побаиваться. В быту я ее не видела. Близко мы не общались, вопреки тому, что пишут некоторые издания. Думаю, дело в том, что Полищук однажды назвала меня своей подругой — непонятно почему, и все это подхватили. Теперь к каждой памятной дате журналисты просят что-нибудь рассказать, но я абсолютно искренне признаюсь, что вспомнить о Любе особо нечего. Разве что этот прикол с макияжем...
