Олег же и убедил меня не тратить больше время и нервы на процесс с Ульяновым и Лавровым: «Если ты даже выиграешь суд и им придется вернуть какую-то сумму... Не питай иллюзий, что такой исход дела чему-то может научить этих людей, что они хоть что-то поймут».
Возразить на это мудрому, рассудительному Стриженову мне было нечего. Я перестала ходить в суд, и дело спустили на тормозах. Кто-то, возможно, упрекнет меня в том, что добавила не очень светлую краску в образ Ульянова: дескать, человек уже ушел, да и было это все давным-давно. Я понимаю: мертвых ничему научить нельзя, но обида за Ивана Александровича до сих пор саднит.
За почти сорокалетний стаж супружеской жизни со Стриженовым мне не раз приходилось слышать: «У него же безумно сложный характер!
Олег такой гордец! Как вы с ним живете?!» Отвечаю: у мужа замечательный характер. Просто золотой!
Я не припомню случая, чтобы Олег к чему-то придрался или резко мне ответил. Букеты по поводу и без повода, сюрпризы, подарки... Муж был и остается неисправимым романтиком, ему постоянно хочется сделать мне что-то приятное. Еще в советские времена он как-то поехал в Индию. Я сто раз повторила: «Купи себе хорошую кожаную куртку. Потрать на нее все деньги, что разрешат поменять». Спорить Олег не стал, но куртку, конечно, не купил. Спустил всю сумму на украшения с маленькими изумрудиками и сапфириками для меня.
Как-то накануне Нового года он вернулся домой и, не раздеваясь, скомандовал с порога:
— Я получил гонорар за картину, и мы едем покупать тебе норковую шубу!
— Олег, у меня же есть и каракулевая, и скунсовая.
Зачем третья?
— А норковой нет! Быстренько собирайся — и едем по магазинам!
Сопротивляться было бесполезно. Олег сам выбрал шубу — причем из самых дорогих — и не моргнув глазом, отдал за нее все, что заработал за несколько месяцев.
Говорят, детей и животных обмануть невозможно — они каким-то шестым чувством определяют, кто более достоин их любви. В конце девяностых нам подарили котенка сиамской породы. В паспорте красавицы стояло имя Невана, но отзывалась она исключительно на Кисю.
Я ее кормила, купала, меняла наполнитель в лотке, но оставалась обслуживающим персоналом, не более. Любила Кися только хозяина. Стоило Олегу Александровичу сесть на диван, тут же устраивалась рядом, прижималась к боку и подставляла голову: дескать, давай гладь! Шел на кухню — Кися следом. Когда, прожив у нас восемь лет, она умерла, муж неделю не садился на диван и не заходил на кухню. Говорил: «Не могу. Сердце заходится».
И однажды я, не в силах терпеть его страдания, повела Олега в зоомагазин, где нам предложили удивительно красивого котенка-«британца». Мы оба влюбились в него с первого взгляда, однако и Тихон выбрал хозяином мужа, я же опять осталась на вторых ролях. Тихон обожает наш дом, каждое утро обходит комнаты дозором и только убедившись, что все в порядке, заваливается под бок к Стриженову.
Дачи у нас нет, Олег — ярый урбанист.
Когда Саше и Кате удается выманить его к себе в Немчиновку на выходные, уже часа через три начинает проситься в Москву: не по душе мне ваш деревенский пейзаж! Зато море мы оба любим самозабвенно. В прежние годы каждое лето выбирались в Сочи: загорали, плавали до изнеможения — заряжались энергией и здоровьем на целый год.
Как и большинство мужчин, Стриженов не любит ходить по врачам. Будет терпеть боль, скрывать от меня свое плохое самочувствие до последнего — лишь бы не потащила к доктору. Но у меня хорошая интуиция, и если она подсказывает, что дело плохо, любое сопротивление бесполезно. Так было и в 1985 году, когда у мужа вдруг вылезла огромная паховая грыжа.
Уговоры показаться хорошему хирургу результата не давали, но проснувшись однажды среди ночи, я увидела, что Олег сидит, скрючившись, на краю кровати. Стала пытать:
— Ты почему не спишь? Сильно болит?
— Нет-нет, ничего страшного. Еще чуть-чуть посижу — и лягу.
Едва дождавшись утра, стала звонить в НИИ хирургии имени Вишневского. И услышала: «Вы правы. Тянуть нельзя. Скорее всего, требуется экстренная операция!»
Положив трубку, решительным шагом направилась в спальню.
— В три часа тебя ждут на консультацию.
Олег замахал руками:
— Я не пойду! Зачем ты позвонила? Мне уже лучше!
Однако я была неумолима:
— Пойдешь как миленький. Вставай, одевайся, будем завтракать и собираться.
Из кабинета врача Стриженов вышел притихшим и немного растерянным.
— Нужно немедленно сдавать анализы, операция назначена на послезавтра. Велели благодарить тебя, что заставила пойти на прием. Говорили что-то про защемление и перитонит, которые могут случиться каждую минуту, — и после паузы: — Какая же ты у меня все-таки молодец!
— То-то! Будешь теперь меня слушаться!
А через три года мои интуиция и въедливость спасли мужа от неминуемого сепсиса.