Лева на десять лет старше, Наташа — на пять. Но каждый из нас взял свое — в свое время. «Единственный мужчина, который целовал мне пальчики на ногах, был мой отец», — как-то сказала сестра. И я это видел. Соскучившись, он тискал нас всех вместе и по очереди и, счастливый, смеялся до слез. Я не понимал почему. Ничего забавного ему не рассказывали. А просто — от радости, что видит своих детей!
Отец — божественный подарок, данный мне при рождении. Может, не пришлось, но я не встречал мужчин, наделенных в такой необычайной степени талантом любить. Семья для отца была главным, ей посвящена вся жизнь. Конечно, нам доставалась львиная доля его дара, но думаю, перепадало и другим. Только этим можно объяснить его удивительную способность располагать к себе людей.
Ведь это не просто: пришел чужой человек и — на тебе, здрасьте! — отдайте ему фотокарточки, память о родных. Но навстречу отцовской распахнутой настежь душе открывались не только двери домов, но и сердца. Летом нас всей семьей с корзинками и котомками радостно принимали в какой-нибудь деревушке. Отец, иногда наезжая к нам, продолжал работать.
Вот еще что примечательно: в рассказах о его встречах и разных судьбах не было ни одного плохого человека. Не потому что папа по привычке ретушировал человеческие изъяны — он так видел и жизнь, и людей!
Моя ода отцу не означает, что мы были обделены материнской любовью — просто, слава богу, это естественное чувство не так редко, как отцовское. Папа определил жену в хранительницы очага — она не работала, что в советское время прославления женщины-труженицы не было принято.
По крайней мере, в нашем сословном кругу: оба мои родителя родом из рязанских деревень. Не думаю, что это давалось ему легко, но такое распределение ролей он считал залогом благополучия семьи.
Если отец, появляясь как праздник, в своих реакциях был очень темпераментен, то мама — это наши будни с их рутиной, спокойное течение которых она обеспечивала во всей полноте. Жили мы весьма скромно, первый пиджак я надел, когда поступил в институт, но обуты и одеты были в чистое, отглаженное. Недостаток одежки мама восполняла вязанием нам теплых кофт, носков, шарфов. На нашем единственном для всех нужд столе всегда был вкусный обед, как папой заведено, — обязательно первое, второе и компот.
А вот на баловство в виде кондитерских излишеств хватало не часто.
А я очень любил вафли, и когда посылали в магазин, выкраивал себе со сдачи двенадцать копеек на маленькую пачку, а если исхитрюсь, то и двадцать одну — на большую. С арифметикой у меня все было в порядке, а у мамы, как я думал, похуже — она ничего не замечала. Теперь уверен: так казалось — при нашей скудости у нее каждая копейка была учтена. И кто кого перехитрил? Нужно, увы, прожить немало лет, чтобы увидеть проявления любви и в таких мелочах.
Отец не раз повторял: «Нет плохой работы, есть плохие работники». Но если бы мама не прививала нам это ежедневно, слова остались бы словами. «Так, детвора, пора за уборку!»: при этом пол помыть — это не шваброй по углам пыль разогнать, нет, дорогие, все надо делать как следует.
Вот была мука!
Сначала воду вскипятить — горячей в нашем старом трехэтажном доме в Панфиловском переулке не было, впрочем, как и ванны. Зато одна на пятерых комната сплошь заставлена мебелью. Несмотря на скромность бытия, у нас жило пианино «Бехштейн» — папа сделал этот фантастический подарок старшему брату. У Левы обнаружился абсолютный слух, он учился в Гнесинском училище. Раз уж отвлекся, скажу, что брат стал инженером, а не музыкантом, но «Бехштейн» жив, переехал с хозяином в Зеленоград. Наташа преподает в «Щепке», которую когда-то окончила. Работала в театрах Риги и Питера, там познакомилась со своим мужем. Павел Хомский ныне главный режиссер Театра имени Моссовета.
Итак, возвращаясь к мукам: протереть паркет вокруг мебели не допускалось! Надо было ее отодвинуть, со свободного участка собрать пыль мокрой тряпкой. Потом тщательно вдоль каждой паркетной доски мыть с мылом и без него. Затем промокнуть пол отжатой тряпкой и вытереть паркет досуха! После поставить мебель на место и-и-и — повторить всю процедуру на следующем участке. Но! Предварительно поменяв остывшую воду на горячую. Вы уже поняли, что эти полы я запомнил! Настолько, что мамина технология — все делать по совести, тщательно, без халтуры — вошла в плоть и кровь. Так всю жизнь отношусь к любой работе: и в профессии, и в быту — и нет для меня труда унизительного и постыдного.
Но это пришло спустя годы, а в детстве нести трудовую повинность не нравилось. Мог заявить: — Не буду!
— Как?
— Так!
