В отличие от Саши я не переживала из-за вынужденного затворничества. Мне дома всегда было хорошо. А тут еще пока я гастролировала по Японии, Саша сделал в нашей новой квартире замечательный ремонт. Вошла и ахнула! В просторной спальне, стены которой он оклеил красивой тканью, стояла шикарная кровать, выполненная на заказ. Напротив — антикварное зеркало и два канделябра. Вот, казалось бы, и все. Только присмотревшись, можно было заметить маленькие ручки потайных встроенных шкафов, которые Саша придумал и умело замаскировал. Ванную комнату, помня о нашей со Славой квартире, выложил битым кафелем: «Извини, только портрета твоего нет...»
Постепенно все как-то успокоилось. Слава богу, работы было хоть отбавляй: репетиции, спектакли, съемки, буквально — ни одного свободного вечера.
Однажды позвонил Тихон Хренников, попросил меня станцевать в юбилейном спектакле «Любовью за любовь». Стала было отказываться, ссылаясь на сумасшедший график, но Хренников сказал:
— Милочка, я прошу, чтобы танцевала именно ты.
— Хорошо, Тихон Николаевич, только ради вас...
Композитор отблагодарил меня по-королевски. А может, еще сыграло свою роль и письмо, которое мы с Сашей отправили на Лубянку. Спектакль «Любовью за любовь» готовили к гастролям во Франции. Хренников пошел в Министерство культуры и сказал: «Власова и Годунов — лучшие исполнители ведущих партий...» Благодаря его заступничеству нас с Сашей выпустили в Париж!
В то время нам уже стали платить не суточные, а гонорары за выступления.
Мы давно не были за границей, и Саша хотел, чтобы я красиво оделась. Но много тратить мы не могли — откладывали деньги, мечтая сменить старые «Жигули» на новую «Волгу».
Тогда в Париже последним писком моды помимо мехового жакета, который мне Саша купил в первую очередь, считалась шуба из песца или чернобурки. Конечно, я не могла не замечать умопомрачительных женщин, которые выходили из дорогих авто в этих струящихся меховых шедеврах. Машина, на которую мы копили, стоила половину такой шубы.
Однажды Саша, увидев в витрине магазина манекен в песцовой шубе, сказал: — Зайдем!
— Зачем?
Но все-таки дала себя уговорить.
Вокруг нас засуетились сразу шесть продавцов. А что толку? Померили и ушли восвояси. Саша проводил меня до отеля — я любила полежать, поспать перед спектаклем. А Саше, наоборот, нравилось прогуляться. «Не люблю, когда ноги застаиваются», — говорил он.
За ним и машину присылали позже, мужчинам ведь не надо тщательно гримироваться. Но возвращались после спектакля всегда вместе. В тот вечер вошли в номер и я не поверила своим глазам: на огромной кровати разложена была роскошная шуба! «Поездим на старых «Жигулях», — сказал Саша.
Оказывается, магазин, в который мы заходили, чуть ли не в тот же день объявил весенние скидки.
И шуба стала стоить вдвое дешевле.
На ночь глядя мы с Сашей отправились отметить последний день гастролей в ресторан на Елисейские Поля.
В холле отеля, как водится, дежурили двое сопровождающих.
— Куда они?! — встрепенулся один.
— Сбежать, наверное, решили, идут просить убежища, — «пошутил» другой.
В Париже в конце февраля для моей обновки было уже слишком тепло, но в Москве я не упустила случая надеть ее в театр. После урока накинула меха на плечи и пошла в наш знаменитый буфет. Там умерли все! А я шла и видела только Сашины глаза, полные восхищения и счастья: как же хороша его Мила!
В Москве было всего две таких шубы — у меня и у Людмилы Максаковой, вышедшей замуж за состоятельного немца.
А Саша был совершенно равнодушен к вещам, носил рубашки, джинсы, а зимой старую дубленку, которая досталась ему от его учителя Ермолаева. Но любимая женщина должна была быть одета лучше всех. Однажды я встречала Годунова после гастрольной поездки. Сидим, ждем багаж, а он все мои ноги разглядывает.
— Что ты смотришь? — не выдержала я.
— Такой красоты, — бормочет он, — малы, не малы...
Оказывается, он купил мне туфельки и переживал, подойдут или нет. В другой раз привез любимые духи Hermes. Флакон объемом в литр!
