Услышав, что Крючков с женой и дочкой ютятся на тридцати шести метрах, Промыслов оторопел: «Мы же много раз встречались с Николаем Афанасьевичем, он о других хлопотал, а про себя даже не заикнулся».
Трехкомнатная квартира в районе Сивцева Вражка, которую мы получили, сдав двухкомнатную, казалась дворцом. Николай Афанасьевич ходил по комнатам и повторял:
— Как я рад, что у нас с тобой теперь будет спальня, а у дочки своя комната!
— А у тебя кабинет, — подхватывала я, а про себя добавляла: «Наконец-то ты поживешь в нормальных условиях, ведь большая часть жизни в коммуналках прошла...» Едва не с первых дней нашей совместной жизни стала замечать: как только садимся есть — у Николая Афанасьевича на глазах выступают слезы.
Спрошу: «Что с тобой?» — отвечает: «Все нормально».
Проснулась как-то ночью, смотрю — лежит с открытыми глазами.
— Николай Афанасьевич, ты почему не спишь?
— Не могу. Так внутри все болит!
Чего мне стоило заставить его обследоваться — отдельный разговор. Врачи поставили диагноз: «язва желудка и двенадцатиперстной кишки, ревматизм» и еще нашли кучу разных болячек. Если прежде я, несмотря на просьбы мужа, никак не хотела бросать работу, тут решилась в одну минуту. Уволилась и стала по полдня проводить у плиты: готовила протертые супы, отвары, паровые котлеты.
Домработница Татьяна, которая вела холостяцкое хозяйство Крючкова и осталась с нами после свадьбы, смотрела волком: как же, работы ее лишаю! Я старалась сгладить ситуацию: «Мы с дочкой будем есть то, что тобой приготовлено, а Николаю Афанасьевичу нужна диета» — однако отношения становились напряженнее день ото дня. Таня невзлюбила меня с первой минуты. Впрочем, так она отнеслась бы, наверное, к любой женщине, ставшей супругой Крючкова. Вот я впервые переступаю порог квартиры мужа. Николай Афанасьевич говорит:
— Таня, знакомься: это Лида, моя жена.
Я протягиваю руку — Таня тут же прячет свои за спину:
— Они у меня мокрые.
— Татьяна! — укоризненно качает головой Крючков. — Если обидишь эту женщину, пойдешь гулять на улицу, поняла?
Домработница молчит.
— Будем считать: поняла. Давайте ужинать.
Чашку с чаем Таня передо мной не ставит, а швыряет. Делаю вид, что ничего не произошло, а позже говорю ей: «Если вы еще когда-нибудь захотите меня обидеть, делайте это, пожалуйста, в отсутствие Николая Афанасьевича. Я не хочу, чтобы он по этому поводу переживал — раз, и чтобы вы пошли «гулять на улицу» — два».
Следующие несколько дней домработница транслировала мне рассказы о «женщинах Крючкова». Рефреном звучало: «С виду вроде приличные дамы, а вешаются на шею!
Николаю Афанасьевичу сразу бы их отшить, а он начинает уговаривать, увещевать. Те принимают его доброту и нежелание обидеть за слабость и вконец наглеют. Я всегда Крючкова от этих нахалок защищала».
Наконец к концу третьего дня Танины истории, которые я слушала молча, иссякли. Спрашиваю:
— Это все?
— Все.
— Не знаю, чего вы хотели добиться своими повествованиями, но то, что я услышала, только лишний раз подтвердило, что Николай Афанасьевич честный и порядочный человек.
Были и другие «доброжелатели», которые в первые годы нашей супружеской жизни пытались разжечь во мне ревность: рассказывали о женщинах, которые ездят за Николаем Афанасьевичем по гастрольным маршрутам, приходят вечерами в гостиницы, провожают на вокзалах.
Одного эти «доброхоты» не ведали — что о каждой из настойчивых поклонниц я сразу узнавала от мужа.
— Не успел приехать в Ленинград, только в гостинице разместился — стук в дверь. И прямо с порога: «Я знаю, что вы женились, но увидите: этот брак будет недолговечным. Вашей молодой супруге нужны не вы, а ваш статус!»
— И что же ты ответил?
— «Не знаю, что ей нужно, но мне с ней хорошо». Но даже после этих слов она пришла провожать меня на вокзал. Я на прощание поблагодарил за отношение к моему творчеству, за внимание. А куда было деваться?
Не гнать же женщину...
Не стану лукавить: нисколько не сомневаясь в искренности мужа, я нет-нет да и испытывала уколы ревности. До тех пор пока Люда Хитяева не передала мне слова Тани Конюховой: «Как Крючков женился на Лиде, других женщин перестал замечать. Мы все стали для него одинаковые».
Я поводов для ревности Николаю Афанасьевичу не давала. Но иногда он находил их на пустом месте. Стоило кому-то из мужчин пригласить меня на танец два-три раза, Крючков заявлял, что нам пора домой. При этом я ни разу не услышала от мужа ни слова упрека, не перехватила ни одного укоризненного взгляда.
В состоянии шаткого перемирия с домработницей мы жили до тех пор, пока я не взяла на себя готовку для мужа.
