Супружеская жизнь состоит из будней. Наверное, он понял, что я не тот человек, который ему нужен, и появление сына Паши этого ничуть не изменило. Мы не умели договариваться, обижались по мелочам, взаимные отчуждение и раздражение накапливались. Однажды я была на даче, а мама пришла помочь сдать белье в прачечную и встретила у нас дома девушку в моих тапочках. Как говорится, не я первая, не я последняя. Он умолял не рассказывать мне, и папа посоветовал только: «Ты вот, дочка, привыкла доверять, а ты присмотрись». Я и присмотрелась. Володя сказал, что будет вечером патрулировать у гостиницы «Советская» дружинником. Приехала туда с Пашей, поспрашивала — никаких дружинников в помине нет и не было, и быть не должно.
Поняла, что вранье началось, и предложила пожить раздельно, чтобы разобраться, нужны ли мы друг другу. Разобрались и стали жить отдельно настолько, что он довольно скоро перестал проявлять хоть малейшее желание увидеться с сыном. Как так человек может жить — выше моего понимания, но я ему не судья. Паша сделал свой выбор, взяв при получении паспорта фамилию моего отца. Похоже, встретились только для того, чтобы родить Пашеньку, — и спасибо Володе за это во веки веков!
Второе замужество тоже из серии жизненных компромиссов. Мужчина был значительно моложе меня и своей пылкой влюбленностью повысил мою женскую самооценку, укрепил уверенность в себе. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы не роман с Быковым. И об этом невозможно пунктиром, это личность, и отношения с ним такой объемности, что достойны отдельной истории, а может, и книги.
Хотя лучше него самого все равно не скажешь, именно поэтому я опубликовала дневники Ролана, где творческие и духовные искания перемежаются строками его стихов, из которых многое про нас становится понятным:
Леночка — слово хорошее,
Очень хорошее слово,
В нем хороша основа,
Тут семя особое брошено!
Быкову было почти сорок три года, а мне двадцать девять, когда мы встретились в Кишиневе на съемках картины «Докер». Он рассказывал потом: «Фильм был ужасным — это единственная роль, которой стыжусь.
Но я благодарен судьбе, что она подарила мне встречу с Леной. Я до этого ее никогда не встречал, но то, что она дочка Санаева, мне сразу не понравилось. Всеволода Васильевича я уважал, но «папиных» дочек и сынков не любил. Приезжаю на студию, вижу красавицу с огромными глазами, в которые сразу и провалился. Чистое очарование».
Поэтому уже во время репетиции, а мы играли мужа и жену, он решил меня поцеловать, хотя в сценарии никаких поцелуев прописано не было. Пришлось объявить перерыв, поцелуй Быкова оказался настолько страстным, что у меня разнесло губу, не то что снимать — в пору бодягу прикладывать. Все вышли, Ролан прилег на кровать, попросил меня присесть рядом, взял мою руку, приложил к своей груди: — Вы слышите, как колотится сердце?
Вы такая красавица, но вы замужем, а я влюблен. Что же делать?
Привыкший к легким победам Быков (бывало, женщины тут же срывали с пальца обручальные кольца и выбрасывали вон) и в Кишинев приехал не один, а с дамой. Я убрала руку и ответила:
— Что делать? Роли свои играть.
На следующий день они укатили, потом Ролан приезжал на съемки один и продолжал осаду, таких горячих и страстных признаний я за свою жизнь не слышала, и в конце концов крепость пала. Не сразу ответила на его ухаживания, но Быков говорил: «Ничего, полюбишь, полюбишь, я — хорошая команда». И не обманул.
Предложение руки и сердца Ролан Антонович сделал через год после знакомства, когда я приехала навестить его на съемках фильма «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» в Таллин.
Мы ужинали в ресторане «Лидо», Ролан встал на колени и сказал: «Лена, будьте моей женой». Конечно, в ту пору мы уже перешли на «ты», но предложение было не только официальным, но и публичным: вместе с нами за столиком сидели Николай Гринько, Зиновий Гердт и Миша Козаков с супругами.
Когда мы поженились, в компаниях его несколько раз встречали фразой: «Ролан Антонович! Какая у вас чудная дочка!» Он шипел: «Лена, купи себе что-нибудь солидное, не ходи девочкой». Я в свои тридцать была долговязым журавликом. Ролан шутил: «Ножки тоненькие, а одной совсем нет» — я любила постоять на одной ноге, обвив ее другой.
