Мое признание:
— Прости, но я полюбил другую, — внешне жена восприняла совершенно спокойно. Спросила:
— Кто она?
— Маша Шукшина.
— Достойный выбор.
— Все имущество в Германии: фирму, апартаменты, машину — я оставляю тебе. Московскую квартиру тоже. Ты хотела пойти на курсы дизайнеров — пожалуйста, поступай хоть сейчас, обучение я оплачу.
— Спасибо.
Выйдя на улицу, вздохнул с облегчением: «Как удачно все сложилось! Мы смогли остаться друзьями!»
И вскоре с легким сердцем отправился с Машей в Германию и Испанию.
Из-за границы звонил Лене, которую попросил пожить до моего возвращения на даче, — нужно было присмотреть за собакой. Через неделю бернскую овчарку украли. Лена в поисках пса исколесила всю округу, но Зигфрида так и не нашла. Больше на даче ее ничто не держало.
Вернувшись в Москву, я в тот же день позвонил Лене — узнать, была ли на курсах, сколько они стоят. «Абонент отключен или находится вне зоны действия сети», — оповестил механический голос. Домашний телефон не отвечал. Тогда я набрал номер ее ближайшей подруги. И получил информацию, которая стала шоком: Лену с нервным срывом увезли в один из подмосковных реабилитационных центров.
Я умолял дать адрес, но в ответ услышал: «Она не велела».
Маше рассказывать о том, что произошло, не стал. Интуиция подсказывала: судьба посторонней женщины ей безразлична. Переживал в одиночку. Немного отпустило только когда узнал, что Лена выписалась из реабилитационного центра и уехала в Германию. Подумал: «Там, среди друзей, она быстрее оправится».
На радостях предложил Маше: «Давай махнем в Прагу».
Она согласилась, но предупредила, что возьмет с собой Макара.
Условие пришлось принять. Скажу честно: обыкновение Маши брать с собой всюду сына иногда меня напрягало. Хотелось побыть наедине с любимой, а Макар не отходил от матери ни на шаг.
Ни в ресторанах, ни на туполевской даче... А в Праге выяснилось, что шестилетний парень привык спать с мамой в одной постели. Именно это и стало причиной нашего первого с Марией конфликта.
Мы поселились в двухкомнатном номере. Я считал само собой разумеющимся, что мы с Машей займем спальню, а Макар ляжет в гостиной. Вечером, однако, выяснилось: диван предназначен мне. Попытался протестовать:
— Ты взрослый парень и должен спать один.
«Взрослый парень» — в слезы. Маша кинулась его успокаивать, шепталась с ним о чем-то минут десять, потом взяла за руку и повела в спальню. Закрывая дверь, обернулась: — Мы тебя любим.
«Добровольное признание» примирило меня с перспективой провести ночь в одиночестве, но наутро я опять поднял тему:
— Маша, это ненормально...
— Нормально, — отрезала она.
— Один Макар просто не сможет заснуть! Если тебя что-то не устраивает, давайте вернемся в Москву.
И мы вернулись. Проведя в Праге три дня из намеченных десяти. В аэропорт ехали отвернувшись друг от друга, ни словом не обмолвились и в самолете. В Москве, получив багаж и не попрощавшись, разъехались в разные стороны. Помирились лишь спустя неделю.
Впрочем, безоблачное существование длилось недолго.
Мария нашла новый повод для скандала. Кажется, я что-то не то сказал или не там сел. Я был ошарашен: откуда, с чего такая ярость? Поняв, что разумного объяснения получить не удастся, оделся и уехал к себе на дачу.
На следующий день после работы отправился к Маше. Очень хотел, чтобы мы сели и поговорили — откровенно, по душам. О том, что случилось вчера, о чувствах, которые испытываем друг к другу, о нашем будущем. Но Мария встретила меня так, будто ничего не произошло. Будто проводила меня утром на службу, нежно поцеловав в щеку. И я, малодушно обрадовавшись, принял ее сценарий. Тем самым дав понять, что готов терпеть от нее многое, если не все...
Теперь Маша уже не сдерживалась, сделав меня то ли громоотводом, на который сбрасывала накопленную на съемках отрицательную энергию, то ли аккумулятором, от которого заряжалась для завтрашнего рабочего дня.
