«Это был паршивый год. Но мы обязательно прорвемся. Если бы не верил в это всем сердцем, то не знаю, как можно было бы растить детей... Да, мы обязательно прорвемся и, надеюсь, станем в результате хоть немного лучше», — говорит актер.
— Джордж, как и все, в этом году вы проводили время с семьей по максимуму. Как прошел ваш год?
— Я волновался и радовался, наблюдая за успехами детей. Этим летом Элла и Александр учились кататься на велосипедах на нашем домашнем корте. Весь карантин мы провели в доме, который я купил еще в 1996 году в Лос-Анджелесе. И я до сих пор, несмотря на наличие разной недвижимости в самых прекрасных точках мира (у Клуни и его жены Амаль вилла на озере Комо в Италии, дом в мексиканском курортном городе Кабо-Сан-Лукас и огромное поместье в Англии, на берегу Темзы. — Прим. ред.), считаю именно этот дом местом силы. В нем есть три спальни, кабинет, гостиная и теннисный корт, превращенный временно в площадку для велосипедных гонок. Пришлось даже уступить близнецам свой кабинет — его переделали в детскую. И я наблюдал из окна гостиной, как Элла и Александр осваивают велосипед. Скажем так: со скоростью они разобрались быстро, а вот пользоваться тормозами учились долго. (Улыбается.)
— Как на вас повлияла эпидемия, прежде всего психологически?
— Для всех это был ужасный год. Ужасно начался, ужасно проходил, лишь в самом конце появилась какая-то надежда. Но я все равно не имею права жаловаться, потому что я счастливчик. У меня все прекрасно с карьерой, с финансами (в 2017 году Клуни очень успешно продал свою компанию по производству текилы. — Прим. ред.). И я провел весь карантин, все-таки имея достаточно пространства вокруг — в отличие от множества не столь счастливых людей. Мы никуда не ездили с марта, поскольку у моего сына астма. И хотя считается, что маленькие дети не слишком часто заболевают, но кто знает наверняка? Слишком мало времени еще прошло для выводов, которым можно было бы стопроцентно доверять.
— Ваша жизнь изменилась после брака. И похоже, все настолько хорошо, что даже завзятые скептики не смогут сказать ничего плохого...
— А ведь я не верил, что когда-нибудь женюсь и тем паче обзаведусь детишками. Правда не верил. Это не было игрой с моей стороны. У меня было много работы, потрясающие друзья, жизнь казалась сверхнасыщенной, а не просто полной. Я даже не подозревал, насколько в этом ошибался — насчет наполненности своей жизни, — пока не встретил Амаль. И не женился. Все очень просто на самом деле. Я впервые в жизни осознал, что чья-то жизнь и все, что этот человек делает, может быть безусловно важнее всей моей деятельности. А потом — раз, и появляются еще и две маленькие личности, которых нужно растить.
— Вы почему-то всегда скрывали, как познакомились с Амаль...
— Я отдыхал в своем доме на озере Комо, и один мой друг спросил, может ли он привести с собой в гости хорошую знакомую. Они вместе собирались на Каннский кинофестиваль. У меня тогда гостили родители, мать и отец, и еще пара друзей. И я, конечно, сказал — давай, привози ее. Мы сразу же друг другу понравились! Во всяком случае, я немедленно очаровался ее красотой, умом, чувством юмора. Мы всю ночь гуляли, разговаривали, но никаких свиданий еще долго не было. Всего лишь писали друг другу письма месяцами... А потом я приехал в Лондон. По своим делам. Да, мне Амаль очень нравилась, но я не хотел бросаться в эту историю как в омут с головой. Прежде всего, я не был уверен, что я ей подхожу, из-за разницы в возрасте. Все-таки 17 лет — это немало. Кто знает, может, я выгляжу дедушкой в ее глазах?
— Конечно-конечно, мы верим в ваши комплексы...
— Зря вы так! (Смеется.) Я приехал в Лондон для работы над саундтреком к своему фильму. И вот после тяжелого рабочего дня, где она занималась какими-то жутко сложными юридическими правозащитными проблемами, Амаль пришла на студию. Конечно, я смог произвести впечатление: музыкальный вечер на легендарной студии явно помог Амаль немного отвлечься и поднял ей настроение. И после этого мы почти не расставались. Приходилось прятаться и скрываться, потому что мы предпочитали получше узнать друг друга, прежде чем красоваться на обложке таблоида. А папарацци в Англии, в Лондоне особенно, самые выдающиеся из всех мне известных.
— И предложение вы тоже делали, сомневаясь в себе?
— Мы, если честно, вообще эту тему не обсуждали, пока встречались. И я попросил ее руки, действительно не слишком веря в удачу и без всякой подготовки. Что ж, я оказался прав. Амаль потребовалось целых 20 минут, прежде чем я услышал «да» и смог подняться с колена. (Смеется.) Да и то мне пришлось все-таки ее поторопить, предупредив, что для моего тазобедренного сустава это может плохо закончиться! Когда мы рассказали родителям Амаль, они страшно разволновались: «А что у него, что-то серьезное с бедром?»
— И о детях, конечно, тоже не думали...
— Нет. Во всяком случае, не обсуждали это. Пока однажды не задались этим вопросом. А спустя время уже были у доктора на ультразвуке, и он говорит: «У вас мальчик!» И я такой: «Фантастика! Мальчик!» И вдруг слышу: «Тут у вас есть еще один ребеночек!» А я вообще-то рассчитывал на одного. Я ведь уже старый, и вдруг сразу двое младенцев! Меня сложно представить онемевшим, напротив, молчание — это не мой конек. Но тогда я не мог открыть рот и вымолвить хоть слово около 10 минут. (Смеется.) Вот так и появились мои спиногрызы. И это было потрясающе, особенно учитывая, что я никогда и не думал, что со мной такое может произойти.
— В прошлом году у вас были серьезные проблемы с шеей и очередная операция — проблем хватало...
— Ну да. Но по сравнению с тем, что врачи откопали в моем позвоночнике, проблема с шеей оказалась настоящей чепухой. Я же говорю, стареть — это особое «удовольствие». Впрочем, проблемы эти начались довольно давно, лет пятнадцать назад. Во время съемок «Сирианы» от удара перевернулось кресло, где я сидел. И у меня порвалась некая оболочка, что-то связанное со спинным мозгом. Короче говоря, то, что держит спинномозговую жидкость, а в результате эта самая жидкость начала течь у меня из носа...
— Вы говорили, боль была такая, что вы даже подумывали о том, чтобы уйти из жизни...
— Верно. А потом я пошел к такому чудесному человеку, я его называю «боль-парень», который умеет помочь даже без сильных лекарств... Он научил вырабатывать особое отношение к боли: мол, это нормальное явление. Идея в том, чтобы переустановить свой болевой порог. Потому что часто еще до появления боли мы ее оплакиваем, сетуем на нее... И когда мой мозг в конце длительных тренировок начал функционировать без нее, я почувствовал настоящую эйфорию. И реальная боль если и появлялась, то была терпимой.
— Однако вам не повезло — ваша страсть к мотоциклам снова чуть не привела вас в инвалидное кресло...
— (Вздыхает.) Да, пару лет тому назад на Сардинии проходили съемки сериала «Уловка-22». И я на огромной скорости на мотоцикле врезался в машину, она как будто ниоткуда выскочила! Честное слово, у нас же есть запись! Я сделал все, что мог, и катапультировался кувырком, вверх тормашками, приземлившись на руки и колени. Любой иной вариант превратил бы меня в прожаренный тост. Я был уверен, когда очнулся на земле, что все зубы превратились в крошку. Но это было раскрошившееся ветровое стекло... Много лет катаясь на мотоциклах, я отлично знал: любая травма шеи от удара при столкновении с машиной чаще всего приводит к параличу. И я две недели лежал и боялся, что сейчас все «отключится». Но пронесло. Отделался неприятностями с шеей и коленями...
— Жизнь промелькнула в эти мгновения перед глазами?
— В основном у меня крутилась мысль, что я больше не увижу Амаль, детей. С тех пор жена запретила мне ездить на мотоцикле. И я принял этот запрет как должное... Но поразило меня вот что. Я ведь не один был, со мной ехал мой друг и партнер по бизнесу — сценарист и продюсер Грант Хеслов. Очнувшись, я орал от боли. Реально орал. И Грант стал кричать на собравшихся, чтобы они вызвали «скорую». А люди вылезли из своих машин, достали телефоны и снимали видео... Не подумайте, я совсем не циник. И я искренне стараюсь смотреть позитивно на жизнь, видеть хорошее... Но никогда не забуду, как тогда у меня мелькнула еще одна мысль: возможно, последние минуты моей жизни станут всего лишь возможностью для кого-то развлечься... Зато потом, когда все наладилось, я был счастлив снова стать энергичным Клуни.
— Трудно представить, что на карантине вы сидели без дела...
— Нет, конечно. Я редактировал свой последний фильм «Полночное небо», сам стриг волосы — себе и детям, подметал, пылесосил и занимался стиркой. Ах да, еще ставил посуду в машинку. Я почувствовал все, что ощущала моя мама, когда с утра до вечера о нас заботилась. Да что там — я понял, почему она однажды сожгла свой бюстгальтер!
— Шутник вы, однако!
— А я и не шучу! (Улыбается.) С ума сойти можно от этих домашних дел. К счастью, у меня есть чат с друзьями-приятелями, и мы с ними все время друг друга тормошим, проверяем, все ли в порядке. Вот только мне не понравился тот факт, что пришлось переместить все свои дела, включая отличнейший бар, из офиса в гостиную. Но я заранее запрятал бутылочки текилы в некоторое количество плюшевых мишек и периодически как ни в чем не бывало ходил туда-сюда. Так что и поужинать можно было красиво с друзьями иногда — под рюмочку или бокал вина, со свечами — у компьютера. Поэтому жаловаться мне негоже. Вот Амаль, например, мало того что с детьми занималась, так еще и готовилась к серьезнейшим международным судам. И сколько у нее было переговоров с такими умными людьми, что я стараюсь обычно обходить эти дела стороной, знаете ли...
— К вопросу о новом фильме «Полночное небо». Вы и продюсер, и режиссер, и актер — играете одинокого ученого-астронома, убежденного, что после катаклизма он оказался последним выжившим человеком на планете. Пока не наталкивается на группу астронавтов...
— Ну да, получилось нечто среднее между «Гравитацией» и «Выжившим»! Этот фильм, если серьезно, о сожалениях, которые рано или поздно испытывает практически любой человек. Картина грустная и печальная, но, согласитесь, в ней есть и мой фирменный оптимизм. Я думал, что это будет вполне себе обнадеживающий фильм. Потому что с самого начала я задумал снять кино о том, на что мы способны по отношению друг к другу — в хорошем смысле. И тут грянула эпидемия. Я был на стадии постпродакшен и начал понимать постепенно, что самая главная история заключается в одном. Мы все отчаянно нуждаемся оказаться дома, со своими близкими, с теми, кого любим и кто любит нас, и быть всегда с ними на связи. Но иногда мы словно забываем об этом... И о том, какое это счастье, когда у тебя есть любимый человек в жизни...
— Надо сказать, вы стали очень редко играть. Вот эта картина и «Уловка-22» — пожалуй, и все, где за последние годы вас можно увидеть на экране...
— Когда я решил отправиться в Лос-Анджелес, забив на университет и желание стать журналистом, отец мне сказал: «Зря ты отказываешься от образования». И он был прав, разумеется. Но, вспоминая это теперь, будучи сам в роли отца, я понимаю: ничего нельзя предполагать заранее в отношении своих детей. Тем более в рамках собственных представлений о том, кем и какими хотел бы их видеть. Это обречено на провал. Поэтому, если близнецы когда-нибудь сообщат мне о своих самых дурацких решениях, я надеюсь, смогу ответить: «Хорошо. Сами делайте свои ошибки».
— А правда, что, несмотря на грандиозный успех «Скорой помощи», вас долго считали плохим актером?
— Да. Помнится, на съемках «Трех королей» в 1999 году режиссер Дэвид О. Расселл сказал: «Странно, что тебя совсем не волнует твоя бездарная игра!» Он употребил более грубое определение. (Улыбается.) А Стивен Спилберг, однажды посетивший площадку сериала «Скорая помощь», по-дружески посоветовал мне не мотать постоянно головой — если я, разумеется, хочу стать звездой. (Смеется.) Спилберг, кстати, был абсолютно прав. Он имел в виду следующее. Чтобы зрители увидели настоящего меня, надо прекратить исполнять все выученные трюки, спасающие в случае не слишком хороших сценариев. Когда 12 лет бьешься за самые маленькие и никчемные роли, стараешься продемонстрировать, что умеешь играть, — когда тебя наконец-то утверждают. Тогда и вываливаешь подряд все эти трюки и уловки... Скажем, в не слишком смешной сцене говоришь с набитым ртом — уже забавно, для комедии самое оно! (Смеется.) Но потом успокаиваешься и начинаешь нормально играть.
— Вам удивительно удавались и удаются роли очаровательных, но отъявленных мерзавцев — начиная с фильма «От заката до рассвета» Тарантино и Родригеса...
— (Смеется.) Да, я играл мерзавцев практически во всех фильмах, которые предлагали! Снова и снова.
— И поэтому вы решили взять быка за рога и стать режиссером, сценаристом, продюсером? Словом, самому отвечать за все, в том числе и за свои актерские работы?
— Режиссер — это художник, а мы, актеры, всего лишь его краски. Сделал то, доказал это — и со временем думаешь: «Как еще сильнее проникнуть в процесс создания фильма и бизнеса, который я люблю?» Я не хотел дожить до 60 лет и по-прежнему беспокоиться о том, что обо мне подумает директор по кастингу, или молодой продюсер, или студийный босс. Я хотел сам участвовать в этом процессе. (В 2006 году Клуни выиграл первый «Оскар» за роль в фильме «Сириана», к этому времени он уже сам писал сценарии. — Прим. ред.)
— Не так много фильмов, которые вы могли бы показать своим детишкам — пока они не вырастут... Может, хотя бы «Одиннадцать друзей Оушена»? Тогда-то вы и познакомились с членами своей будущей собственной «банды» — Питтом, Дэймоном, Джулией Робертс...
— Бюджет у первого фильма был всего лишь 85 миллионов, а гонорары у звезд, которых нужно было уговорить сниматься, заоблачные. Все бы деньги только на них и ушли. Еще могло и не хватить. Ну, Питта и Дэймона я уболтал. А вот Джулию Робертс я совсем тогда не знал, даже не встречал никогда. Но должен был найти к ней креативный подход — чтобы убедить ее сделать нам дисконт. Она в то время получала 20 миллионов долларов за один фильм! Но мы очень ее хотели. И я решил отправить ей вместе со сценарием купюру в 20 долларов. Положил в конверт и отправил. С запиской: «Слышал, Вы получаете теперь 20 за картину!» (Смеется.)
— И номер удался. Что ж, ваши розыгрыши — вы на них и Питта с Дэймоном подсадили — уже стали легендами в Голливуде. А вот скажите, это правда — то, что рассказал в 2017 году еще один ваш близкий друг Рэнди Гербер (муж Синди Кроуфорд)? Будто вы собрали как-то 14 своих самых разных друзей и каждому подарили по миллиону долларов? Вы не признавали и не отрицали эту великолепную историю или анекдот, уж не знаю...
— Правда. У меня тогда не было семьи, и я не думал, что когда-нибудь ее обрету. Хотя уже познакомился с Амаль, но до романа с ней, а тем более до брака, было еще далеко. Мне было немногим за 50 лет. Все мы стареем. А большинство моих друзей старше меня. В тот год должна была выйти «Гравитация». Продюсеры не верили в успех, а были убеждены, что это кино ожидает полный провал. И мы договорились — чтобы все-таки его снять — получить не гонорары, а проценты от сборов. Как известно, фильм «выстрелил», и, соответственно, мы все оказались при неплохих деньгах. Я тогда подумал: «А что, собственно говоря, у меня есть, кроме моих друзей, которые все 35 лет поддерживали меня в моем безнадежном деле?» Я спал у них на диванах, одалживал деньги, когда все было плохо... Конечно, я тоже им помогал. Но без них я бы все равно не стал тем, кем стал. И если вдруг я завтра попаду под автобус, они все у меня есть в завещании. Но какого черта я должен ждать, пока под него попаду?
Главная задача была — достать 14 миллионов наличными. (Смеется.) Я тогда никому, кроме своего ассистента и охранников, которые, к слову, от страха чуть не обделались, не сказал ничего. Потом купил 14 одинаковых чемоданчиков и сложил туда по миллиону. Позвал друзей. Достал карту, ткнул пальцем во все места, где я побывал благодаря им. «Как я могу вас отблагодарить? Это нереально. Но как насчет миллиона баксов?» Самое забавное, что это было где-то в конце сентября 2013 года. А спустя ровно год я женился. 27 сентября... Такое вот совпадение. Или знак?
— Потрясающая история. В сущности, готовый сценарий — фильма-ограбления...
— (Смеется.) И вот еще забавная штука. Как-то в Лас-Вегасе очень богатый засранец, ну намного более богатый, чем я даже теперь, завел об этом разговор и спросил: «Почему же ты все-таки такой номер выкинул?» А я ему: «Интересно другое — почему ты, чудило, такое не выкидываешь?» (Улыбается.)
— Рождественская, новогодняя история — блеск! Как, кстати, провели праздники?
— Изображал, как я беседую с Санта-Клаусом.
— ?
— Элла и Александр, они такие: чтобы заставить их себя хорошо вести, надо постараться. Ну я и придумал, как это делать во время каникул и праздничных дней. Хотя бы. Например, слышу, что они проснулись и начали ссориться друг с другом, подхожу к двери их детской, приоткрываю и говорю в сторону: «О, приветик, Санта!» Они затихают. Отворачиваюсь и голосом Санты: «О-хо-хо!» Кряхчу, в общем. Потом опять своим голосом: «А что ты здесь делаешь, Санта?» И снова за него отвечаю: «Ну как же, как же, я здесь для того, чтобы убедиться — детишки хорошо себя ведут или нет!» И тут раздаются голоса детишек: «Да, Санта, да! Мы хорошие!» Ну, в общем, он уходит, а дети ведут себя и впрямь на редкость хорошо. (Смеется.) Вот только не уверен насчет пасхальных каникул. Не могу сообразить, какой голос должен быть у пасхального зайчика! (Смеется.)
