— Мумочка?
— Да, Мумочка, Мумка, так он меня называл. Так вот, в день спектакля я должна была обязательно быть дома, потому что, если я бы отлучалась, он начал бы волноваться, что отвлекало бы его от подготовки к спектаклю, сбивало с рабочего ритма.
— За сколько часов вы обычно выезжали из дома в театр на спектакль?
— В 17.15—17.30, за полтора часа до начала спектакля, за Владимиром Абрамовичем приезжала из театра служебная машина. В шесть Владимир Абрамович уже был в своей гримерке. Я всегда находилась вместе с ним. Тут же появлялись костюмеры, гримеры, с которыми у Владимира Абрамовича были превосходные отношения, он ведь проработал с ними всю жизнь.
Нет, они не шутили друг с другом. Все были сосредоточены, посторонними беседами никто никого не отвлекал. Это, кстати, важно, когда перед выходом на сцену тебя окружают люди, которых ты хорошо знаешь, — это психологически тоже успокаивает, ты чувствуешь уверенность.
Долгое время главным костюмером театра была Галина Петровна Бажанова, она сейчас уже на пенсии. Она рассказывала, что начинала работать с Владимиром Абрамовичем много лет назад, еще на спектакле «Мещанин во дворянстве» по Мольеру. Это Франция XVII века. Однажды во время спектакля произошел казус. После перерыва, во время которого Владимир Абрамович прилег в гримерке отдохнуть, он быстро выскочил на сцену в камзоле, но без панталон... в одних колготках!
Владимир Абрамович рассказывал мне: «Выскочил и понимаю, что на мне только колготки, а этих панталон нет, и вдруг слышу, как какая-то дама в партере говорит подруге: «Какие ножки, а!» А Галина Петровна стоит за кулисами ни жива ни мертва, плачет от страха, думает, что сейчас Этуш ее просто разнесет в пух и прах! Хотя она была совершенно не виновата, но страшно перепугалась — молодая тогда еще была. Но Владимир Абрамович ее успокоил, сказал: «Да что ты, все нормально, не волнуйся!»
— Вот спектакль закончился, дальше что? Сразу ехали домой?
— Если это была премьера, то шли на традиционный банкет. Я, кстати, не раз поражалась, откуда у Владимира Абрамовича брались силы. На банкете он всегда был как огурчик — веселый, произносил тосты. После же обычного спектакля, да, сразу ехали домой, ужинали, еще какое-то время могли обсуждать только что закончившийся спектакль, если там были интересные моменты, и он ложился спать.
— А когда вы ехали после спектакля, он что-нибудь говорил? Спрашивал, допустим: «Ну как я сегодня?»
— Нет. Я могла сказать, если что-то было не так или, наоборот, какая-то сцена особенно удачно или необычно получилась, что мне особенно понравилось.
