Звоню ребятам из Time:
— Извините, у меня два портрета получилось.
— Это ничего, — отвечают, — даже хорошо.
Кстати, времена-то еще были советские, поэтому я спросил, не захочет ли кто контролировать мою работу. «Нет, — заверили, — это только наше с вами дело». Вдруг звонят:
— Завтра за вами заедет машина, поедем в Министерство культуры.
— Как, — удивляюсь, — в министерство? Мы так не договаривались!
Оказалось, без разрешения Минкультуры портрет генерального секретаря нельзя вывезти из СССР. Ну, думаю, делать нечего, поехали.
В министерстве, ожидая приема, несколько художников рассматривали портрет Горбачева, лежавший на столе. Я тоже глянул: глаза не его, нос не его, губы чужие, а все вместе — как бы Михаил Сергеевич. Я опешил от этого фоторобота.
Выбежал некий человек, оказалось, заведующий отделом изобразительных искусств, и схватил эту бумагу:
— Зачем вы разглядываете? Это запрещено!
— Что это? — спрашиваем.
— Эталон, по которому будем оценивать ваши работы.
Пришла иконографическая комиссия, а эталона нет. Ну посмотрели вяло, говорят, что претензий не имеют — какие претензии без эталона? Только заведующий отделом сообщил, что у него в кабинете находится — просто мимо проходил и зашел — ректор Академии художеств, и он согласился высказать свое мнение.
Входит ректор, за ручки с нами здоровается, работы смотрит. Начал с моих. Взял первого Горбачева. «Ничего, есть образ трибуна, — говорит. — Только у галстука узелок туговато завязан, и воротничок не слишком убедительно заворачивается. Но в целом годится. А у этого (второго) глаза узко посажены». Остальных же художников разнес как школьников и ушел, пригласив их в кабинет. Один, вернувшись, возмущался, что не ректору решать, а американцам. Другой вышел с красными ушами — обещал доработать.
Нам оформили необходимые бумаги, на обратной стороне портретов поставили штампы с разрешением на вывоз из страны, и мы направились к выходу. У дверей вахтер:
— Давайте разрешение на вынос! — Протягиваем полученные документы, показываем штампы. — Нет, — упирается орел, — это на вывоз, а мне надо на вынос из министерства. И вообще, посторонитесь, не мешайте проходу!
Все оцепенели, а я завелся:
— Прекратите, — говорю, — хулиганить.
Он побагровел:
— Оскорбляете, значит, при исполнении?! — поднял трубку телефона и набрал номер.
Пришел начальник охраны, быстро просек ситуацию и под немое возмущение вахтера ласково проводил нас до дверей.
Time из полученных портретов отобрал два — мой и художника из Палеха: был, оказывается дополнительный конкурс народных промыслов. Предпочтение все-таки отдали палешанину, а мой первый портрет Горбачева выставили потом в музее редакции. В виде исключения — там показано только то, что печатали на обложке.
Уже в Нью-Йорке меня пригласил в ресторан тот самый главный художник Time: «Хочу заказать вам еще один портрет Горбачева, тоже на обложку». Чувствую, тянут меня за уши к славе. Сделал эскиз — Михаил Сергеевич идет по тропинке в поле, а по сторонам покосившиеся телеграфные столбы и черные деревушки. Редактор говорит: «Неплохо, только уберите столбы и добавьте церквей, чтобы звучало великое прошлое России».
