Однажды муж гастролировал с программой «Спокойной ночи, малыши!», и юные поклонники чуть не растерзали его самого. Глухомань за тридевять земель от Москвы, толпа народу. Вокруг машины, на которой нас привезли, собралась куча детей, скандирующих: «Дядя Володя!!!» Вдруг ребятня принялась машину раскачивать. Я испугалась, думаю: ну точно перевернут. К счастью, автомобиль устоял.
А сколько писем ему приходило! Тысячи. Писали и на телевидение, и на домашний адрес. С годами отношение поклонниц изменилось: уже не в любви признавались, а делились историями из жизни — мол, дети выросли, теперь внуки смотрят вас в «Спокойной ночи...» Воспринимали как близкого родственника.
— Нынешние телезвезды очень состоятельные, а как жили вы?
— Зарабатывал муж, конечно, не миллионы, но выше среднего: все-таки диктор высшей категории. Плюс подработки-концерты. Но деньги как приходили, так и уходили. Мы не копили, даже дачи не имели, хотя Владимир Иванович мог себе позволить — просто не любил садово-огородных радостей.
Приезжая на дачу к теще или двоюродному брату, чаще всего спал. Говорил, что на природе спится чудесно. Вспоминал, как в войну весной сажали, а осенью выкапывали картошку, школьники помогали колхозу и фронту. Поля — огромные, без конца и края. Наработался на земле, будучи ребенком, больше не хотелось. Вероятно поэтому отказался и от карьеры на ниве сельского хозяйства.
Отдыхали мы как многие советские граждане: летом на море, зимой — в санатории под Звенигородом, ходили в лес на лыжах. Володины до сих пор стоят на балконе, выбросить рука не поднимается.
В выходные принимали гостей. Неважно, что в однокомнатной квартире было не развернуться. Среди близких друзей Володи был журналист Юра Молчанов — когда-то они вместе приехали из Омска в Москву, заглядывал на огонек Валентин Гафт, живший тогда в соседнем подъезде. Дом был творческим, все соседи друг друга знали. Во время застолий гости часто просили Володю рассказывать анекдоты, в исполнении мужа они превращались в настоящие мини-спектакли.
Часто бывал Володин двоюродный брат, они с детства дружили. Всеволод Леонидович Олеандров был послом по особым поручениям, знал несколько языков.
Даже японцы приезжали, с которыми Владимир Иванович подружился в командировке. Очень сожалели: «Что же вы к нам не приехали?» А как объяснишь: «Потому что Ухина записали в алкоголики»? Не поймут. Он часто вспоминал Японию, рассказывал, какие доброжелательные там люди, улыбчивые, спокойные. Страна и ее жители очень подходили ему по характеру, темпераменту.
Возможно, мы так и жили бы в гражданском браке, но в советское время в гостиницах пару не селили в одном номере без штампа в паспорте, и в один прекрасный день Володя предложил отнести заявление в ЗАГС.
Свадьбу гуляли в квартире на Бережковской. Поставили стол, табуретки. Салатики, горячее, шампанское. Со стороны жениха свидетелем был Александр Белявский, с моей — приятельница с киностудии.
— Вы говорили, что мечтали родить ребенка, а Иван появился довольно поздно.
— Рождение сына сродни чуду. Забеременеть не получалось почти десять лет. Смирились, что останемся бездетными. Планы строили исходя из имеющихся реалий: Володя выйдет на пенсию, будем чаще гулять и больше книжки читать, иногда выезжать на гастроли. Мужу хотелось уже отдохнуть: все-таки за шестьдесят перевалило. Однако на пенсию в начале девяностых он ушел не совсем по своей инициативе — отдел дикторов расформировали.
Однажды Валентин Гафт, переехавший в новую квартиру — в высотку на набережной Тараса Шевченко, пригласил на новоселье. После застолья мне вдруг стало нехорошо. Подумала: что-то не то съела. Отправилась к врачу. Тот огорошил: «Никакое это не отравление, вы... беременны». Сказать, что новость удивила и испугала, — значит не сказать ничего. Мне ведь уже тридцать восемь, а Володе шестьдесят два! Примчалась домой, поделилась новостью. Муж долго молчал, потом произнес: «Поздновато...»
