То, что игнорируя кино, я совершила большую ошибку, поняла спустя годы, в девяностые, когда развалилась страна. Актерская профессия переживала тяжелые времена, и какое-никакое финансовое благополучие мог обеспечить лишь кинематограф, не театр — там зрительные залы пустовали.
И я вернулась в кино. По сути — вынужденно. Надо было на что-то жить. Мы с мужем растили троих детей. Но до сих пор кино и я — две непересекающиеся прямые. Смешно, но так и не привыкла к камере, не чувствую ее.
— Как-то ехала мимо театрального института. В скверике толпы взволнованных родителей, растерянных абитуриентов... О каких подводных камнях внешне соблазнительной актерской профессии эти ребята еще не знают?
— Их камни сильно отличаются от наших. Молодежь живет в другом государстве, не в том, в котором жили мы. И правила игры, и законы выживания, и возможности теперь совсем иные, нежели были у артистов моего поколения. Но нас вот что объединяет, и в этом я убеждена: если мальчик или девочка мечтают поступить в театральный вуз, они уже отмечены свыше. Они уже не такие, как все.
В них, как и в нас, сидит вирус лицедея. Что получится дальше, зависит от степени таланта, от педагогов, от окружения. И конечно — от его величества случая, который приведет к удаче. А счастливых случаев у молодых гораздо больше, чем у нас. Работай, снимайся хоть со второго курса!
Еще молодые не знают, что наша профессия помимо внешней атрибутики хороша тем, что дарит бесконечные открытия. Не на сцене и не на площадке, а за театральными кулисами.
Это же особый мир! Мне всегда нравилось наблюдать за человеческими отношениями в труппе — между примой и старлетками, актерами и режиссерами, мужчинами и женщинами, молодыми и пожилыми. При этом никогда ни с кем близко не дружила.
— Как это? У вас нет подруг?
— Мои подруги — не актрисы. В театре ни с кем не сближаюсь настолько, чтобы звать в гости — чайку попить, пооткровенничать. Думаю, это связано с драмой, произошедшей в раннем детстве.
Я росла боевой, активной девочкой: пою, танцую, стихи читаю, стенгазету рисую, в дневнике почти сплошь пятерки. Класса до седьмого мы учились с мальчиками раздельно. И все одноклассницы были моими подружками. Внезапно умирает Рита — девочка, с которой я сидела за одной партой. Трагедия! Взрослые ничего лучше не придумали, как повести класс к ней домой прощаться. Когда я увидела Риточку в гробу, в этой маленькой коробочке, потеряла сознание. Очнулась в больнице. Лечили долго, истерики глушили инъекциями. Я совсем перестала плакать и вообще эмоционально реагировать.
Вернулась в школу в тот день, когда... хоронили вождя. Дома траур, папа — коммунист до мозга костей. На его письменном столе лежали две книги — работы Ленина и Сталина, обе исчерченные красным карандашом. На стене — портрет Иосифа Виссарионовича.
Во дворе соседи обливаются слезами, в школе девочки рыдают. Только я грустная, но с сухими глазами. Это и подметила одна из одноклассниц. Закричала: «Она не плачет!» Прибежали педагоги, пионервожатая. Сделали вид, будто в наказание сорвут с меня галстук. Разве может пионерка быть безжалостной и бессердечной?
А незадолго до этого нас, отличниц, приняли в пионерскую организацию — не вместе с другими, а отдельно и досрочно.
Помню, в голове крутилась единственная мысль: куда же мне пойти, такой одинокой, несчастной и всеми преданной? Без галстука я — изгой.
Закончилось все вполне благополучно, из пионеров не исключили. Но больше с одноклассницами не общалась. Привет — пока, вот и все. И ни в одном коллективе ни с кем не сближалась.
— Эра Гарафовна, откуда взялось такое необычное имя?
— Вообще папа хотел назвать Воэрой — военная эра. Мама трое суток выплакивала эту частичку «во» и просила мужа: «Пусть будет Эрой! Война закончилась — зачем девочке такой груз нести?!» Мама моя была романтичной, много читала и изначально предлагала папе назвать меня Луизой. Но слово отца было в нашей семье законом.
— Традиционный вопрос актрисе: это вы выбрали профессию или она — вас?
— Получилось так, что на урок в музыкальной школе (там я училась по классу скрипки) пришла концертмейстер из казанского оперного театра. Она набирала детишек в хор для участия в разных постановках. И уже класса со второго я вместе с другими детьми выходила на сцену в «Пиковой даме, «Кармен», «Богеме».
Как же мне в театре нравилось! И люди, и атмосфера, и — особенно! — запах. До сих пор отчетливо помню своеобразный аромат сцены: смесь канифоли, дешевой пудры, театральной пыли. Тогда и подхватила «вирус». Актерство — смертельное заболевание, неизлечимое.
Я училась классе в пятом, когда мама случайно наткнулась на мой личный дневник и прочитала фразу «Когда я буду актрисой...» Проплакала весь вечер: «Эра! А если папа узнает?!» Я пошла на пустырь за домами и спалила дневник. Больше никогда в жизни не доверяла секреты бумаге.