— Вы с ним познакомились?
— Да что вы! Он был для нас богом — такая величина... После школы пробовались с братом во все театральные училища (я получил аттестат раньше, но чтобы поступать вместе с Лешей, год его ждал — преподавал в своем детском театре танцы, подрабатывал осветителем). С нами поступали сестры Арнтгольц, Марина Александрова, Александр Устюгов, Григорий Антипенко.
Во ВГИКе курс набирал Алексей Баталов. Мы с Лешей дошли до третьего тура, и тут педагоги сказали: «У вас, ребята, извините, некинематографические лица». А в Щепкинское взяли обоих. Но я прошел еще в Щукинское, и поскольку вокруг твердили, что «Щука» круче «Щепки», выбрал «Щуку», курс Овчинникова.
Учиться было тяжело — не понимал, чего от меня хотят. Не то что я хороший, а педагоги плохие, просто очутился не в своей тарелке и постоянно ощущал дискомфорт. На первый курс студентов обычно набирают с запасом, чтобы человек десять отчислить в конце года, и я чувствовал, как толкались локтями приезжие ребята — их на курсе было довольно много. Еще подсознательно жалел, что не учусь вместе с братом. Мне было так одиноко в училище, ведь до этого момента мы с Лешей всю жизнь проводили вдвоем, рядом. А тут нас впервые «разорвали». Тем не менее первый курс я окончил, сдал экзамены и спокойно отправился отдыхать. А в конце августа узнал, что отчислен из «Щуки».
— За что?
— Не знаю! Без объяснений, просто выдали бумажку с «диагнозом»: профнепригоден. Я испытал шок, не знал, куда бежать, что делать. Это был конкретный удар по самолюбию, по самооценке. Даже подумал, не бросить ли актерство к чертовой матери вообще. В итоге пошел в Щепкинское к проректору Владимиру Прохоровичу Селезневу, царствие ему небесное. Он был худруком курса, на котором учился брат, — того самого, куда год назад меня брал, а я отказался. Вот такая ситуация... Селезнев внимательно выслушал, затем при мне позвонил в «Щуку», чтобы узнать, правду говорю или нет. Убедился, что не соврал, и предложил: «Приходи второго сентября. Посмотрим на тебя — педагоги и весь курс. Подготовь песню, басню, прозу».
Показываться было в миллиард раз страшнее, чем год назад. В душе поселились сомнения, смогу ли. Ужасно зажался, плечи торчали в районе ушей. Но Селезнев меня взял! Последующие три года, что учился с Лешей, чувствовал себя чудесно: и аура в училище моя, и брат рядом.
На четвертом курсе режиссер Александр Велединский позвал на главную роль в картину «Русское». Вообще, сниматься я начал еще в «Щуке» — в «Лавине» с Анной Каменковой и Александром Феклистовым.
Подошел к Селезневу, спросил:
— Отпустите или нет?
Он разрешил, но предупредил:
— Имей в виду, что тогда не будешь участвовать ни в одном из пяти дипломных спектаклей.
Я удивился:
— У меня же после съемок целых полгода, успею ввестись в любую постановку!
— Нет, — ответил Владимир Прохорович, — это твой выбор. Брат снимается в «Войне» Балабанова, теперь ты. Курс на вас посмотрит и скажет: «Мы что, лысые? Тоже хотим в кино...» А кто будет дипломные спектакли играть?
