— Давно вышли на сцену?
— Чуть больше года назад, хотя мечтал об этом всю жизнь! Но путь на сцену оказался долгим и драматичным... Я вырос в Солнцево. После гибели отца маме дали там двухкомнатную квартиру (раньше мы жили на Первомайской). Это довольно хулиганистый район Москвы, но мы с братом нашли возможность творчески реализоваться.
Мама сама любила литературу и нам с Лешей подсовывала правильные книги. Отец, пока был жив, приучил к хорошей музыке: ставил на бобинный магнитофон Pink Floyd. А в семь лет я увидел клип Майкла Джексона Billie Jean и его знаменитую «лунную походку» и заболел: понял, что хочу заниматься чем-то творческим.
Неплохо рисовал — это у меня от отца, но гораздо больше фанател от хип-хопа. Правда, в Солнцево студии рэпа не было, зато Леша нашел кружок аэробики. Мы туда пришли (мне десять лет, Леше — девять), видим: у станка занимаются хореографией девочки всех возрастов — от пионерок до пенсионерок. Одни девочки! Но руководитель кружка Вячеслав Иванович Кожихин сказал: «Если хотите научиться танцевать, прежде нужно встать к станку». Мы с Лешей надели лосины и встали. Денег на занятия у мамы не было, но поскольку кроме меня и Леши мальчиков в студии не наблюдалось, нас взяли бесплатно.
— Вы настолько бедно жили?
— Бедно — это мягко сказано. У Ким Ки Дука есть фильм «Весна, лето, осень, зима... и снова весна», так вот все сезоны, пожалуй за исключением лета, я ходил в одной куртке. Чтобы купить какую-то мелочь, мыли с братом машины — платили нам по тридцать рублей за авто, еще в театре «дедморозили». Копили на велосипед, скейт, компьютерную приставку, «видак» — с маминой зарплатой обо всем этом приходилось лишь мечтать. А сильнее всего я мечтал, чтобы мать была счастлива, чтобы встретила надежного мужчину. В Новый год просил: «Господи, дай маме хорошего человека». Но не встретила. Значит, не судьба... Последние два года уже ничего не загадываю. Все, что Бог ни даст, приму как есть, а чего хочу, он и так знает.
— Мама после смерти папы растила вас одна?
— Ей помогали бабушка с дедом, летом мы ездили к ним в Уральск. Сейчас обоим по девяносто, они живут в Москве с мамой. Бабушка уже иногда нас не узнает, а дед по-прежнему в здравом уме и твердейшей памяти, прекрасно помнит свое военное детство. Когда не стало отца, он нам его заменил. Приезжал из Казахстана, стоял часами за сахаром и маслом, другими продуктами. Это же были лихие девяностые с талонами и бесконечными очередями...
Но я отвлекся. В танцевальном кружке пропадали с Лешей сутками, буквально горели — занимались со всеми женскими группами подряд! Позже кружок превратился в детский театр пластической драмы. С нами работали педагоги, Вячеслав Иванович ставил целые спектакли, к которым специально писалась музыка: «Красную Шапочку» (я играл Волка, Леша — Зайчика) и «Бременских музыкантов» (я был, конечно, Трубадуром), более взрослые пьесы — «Историю лошади», «Валентина и Валентину» со вставками из «Ромео и Джульетты». Сцена давала ощущение уверенности, была местом света и всегда отвечала любовью. Вячеслав Иванович мечтал, чтобы вся его старшая группа пошла учиться в один из столичных театральных вузов. Привозил педагогов из Щукинского училища, чтобы нас посмотрели. Однажды, помню, приехал Владимир Этуш...
