— Алла Борисовна, все выпили, а вы нет. Может, где-то продолжим?
— Давайте у меня. Вот деньги, сходишь в магазин, купишь то-то и то-то. Только Еремину об этом не рассказывай.
В тот вечер я впервые увидел своего педагога, народную артистку Аллу Покровскую, сидящей на полу. Все угощения мы разложили на ковре, подстелив газету, будто продолжая пикник на капоте. При этом все равно никакого панибратства не наблюдалось, все разговоры — про Чехова.
С тех пор лед между нами был сломан. Мы с Покровской стали общаться иногда и неформально. У нее я познакомился с Верой Воронковой, учившейся на несколько курсов старше. Впоследствии мы вместе оказались в Театре имени Пушкина. Вера общалась с Аллой Борисовной на протяжении многих лет и очень помогала. Возила ее в путешествия. Она с Покровской была гораздо ближе, чем я, особенно в последний период, когда та болела и меня к себе уже не пускала. Алла Борисовна полгода практически не вставала из-за проблем с позвоночником и не хотела, чтобы я видел ее в таком состоянии.
Со мной про болезни не говорила принципиально. Даже когда звонил и спрашивал, как дела, сразу меняла тему: «Так, у меня план. Я должна выздороветь к лету, сделать то-то и то-то. Кстати, я еще не видела твой спектакль».
— Она часто бывала у вас в театре?
— Смотрела все мои работы, но никогда не восторгалась: «Какой же ты молодец! Это потрясающе! Невероятно!» Думаю, и по отношению к собственным детям и внукам Алла Борисовна была так же строга. Если была немногословна после спектакля, я делал вывод, что ей понравилось. Потому что о недостатках Покровская говорила сразу и подробно: «Вот здесь у тебя переигрывают. Здесь ошибка». Обычно я звонил ей на следующее утро, и мы часа два все разбирали.
В день смерти Покровской я был у мамы на даче. Когда сообщил, что Алла Борисовна умерла, мама расплакалась, и в этих слезах было столько самых разных эмоций: и не до конца изжитая ревность, и сострадание, и сожаление о прожитой жизни. Потом она сказала: «Кто же теперь тебя будет ругать?»
Когда ехал из Сергиева Посада в Москву, думал: «Как это точно...» Ругать-то меня могут многие, но как мало осталось людей, чья критика имеет значение! Табакова нет, Козака нет, а теперь вот нет и Аллы Борисовны. Их оценке я верил. Они могли прямо сказать: «Не получился у тебя спектакль». Даже когда остальные хвалили.
