— Ты сегодня очень хорошо играла. Что делала до прихода в театр?
— Стирала.
— Вот и стирай дальше перед каждым спектаклем.
Я была подуставшей, расслабленной, раскрепощенной, что сразу прочувствовал и оценил Николай Сергеевич.
Мужчиной необыкновенного обаяния был Юрий Васильевич Яковлев. На сцене в него невозможно было не влюбиться. И я влюблялась, хотя он меня и поругивал — не так пошла, не то сказала, загубила сцену. Я просила:
— Раз ты недоволен мной, подскажи, что делать.
— Этого я не умею, тут нужен особый дар педагога.
Яковлев давал множество концертов, публика его обожала. Однажды он пригласил меня в поездку по Ленинградской области. Выступали вместе с Рудольфом Фурмановым, играли отрывки из своих спектаклей. Зима, подморозило. Ехали по обледенелой дороге, и наш водитель, он же аккомпаниатор, не справился с управлением. Я дремала на заднем сиденье, Рудик — у меня на плече. Открыла глаза от того, что как-то не так шумела машина, и увидела перед собой деревья. Подумала: какой идиот высадил их на шоссе? А мы в этот момент улетели с дороги в лес и через секунду, грохнувшись в яму, перевернулись. У нас с Яковлевым «на память» остались шрамы на лбу: у него по центру, у меня сбоку.
Юрий Васильевич был прекрасным рассказчиком. Помню, вспоминал съемки в фильме «Идиот», где играл Мышкина. Пырьев ни разу не повысил на него голос, хотя был человеком грубым. Однажды сказал: «Юра, все хорошо, и внешний рисунок правильный, но все-таки чего-то не хватает. А чего, не знаю, не могу подсказать». Вскоре Яковлев шел по Арбату и видит: молодой папа что-то строго выговаривает сыну лет шести. Тот упрямится, мотает головой. Отец рассвирепел и отвесил ему оплеуху. Сын посмотрел на него глазами, полными слез и укора. Яковлев приехал на студию: «Иван Александрович, давайте переснимем сцену, где Ганечка Иволгин дает пощечину Мышкину». Упросил режиссера и вскинул на Никиту Подгорного глаза так, как тот мальчишка на отца. Пырьев поразился: «Откуда?! Как ты это сделал? Надо переснять и другие эпизоды!»
Я не раз принимала участие во встречах Юрия Васильевича со зрителями. Слышала ропот, раздававшийся при его появлении: «Ипполит! Ипполит!» Яковлев ворчал: «Раньше был идиотом, а теперь стал Ипполитом».
Во всех перипетиях рядом с Юрием Васильевичем была его жена Ирина, заведующая музеем Театра Вахтангова. Она его очень любила. Когда сегодня спрашиваю:
— Ирочка, как ты? — отвечает:
— Без Юры плохо.
Мы все храним о нем самую добрую память.
После того как Театр Вахтангова возглавил Евгений Рубенович, я стала много играть. Никакой особой мужской симпатии ко мне он не испытывал, но неоднократно повторял: «Ты мой талисман». Помнил, каким успехом пользовался «Вишневый сад», где играла Раневскую.
Как-то заболела Пашкова, и Симонов дал мне возрастную роль в «Памяти сердца». Ларису Алексеевну под эту героиню молодили, а меня, тридцатилетнюю, старили. Текст требовалось выучить срочно. В одиннадцать утра я стояла на сцене, показали куда ходить, развели мизансцены. Вечером играть. В четыре часа, сидя с суфлером, я запаниковала, позвонила Спектору:
