Ввод срочный — день и ночь репетировали с Анатолием Кацынским, причем не только в театре, но и у Симонова дома. Толя был занят в роли Александрова, который передает Феде пистолет, но буквально грезил Протасовым. Гриценко на репетиции не являлся, поскольку был обижен на Симонова из-за своей гражданской жены Ирины Буниной, которая играла цыганку в очередь с Максаковой. Те, кто видел Ирину на сцене, утверждали, что она была самой потрясающей Машей. Но Бунину уволили из театра, она уехала в Киев, поступила в русский драматический театр (актрису прославили роли в фильмах «Вечный зов», «Грачи», «Верьте мне, люди» и «Старые письма». — Прим. ред.). Николай Олимпиевич очень переживал и демонстративно игнорировал репетиции. Так что работать с ним пришлось, что называется, вслепую. Я сыграла один спектакль, по общему мнению справилась. За кулисами Рубен Николаевич подписал мне программку: «Желаю таких же успехов в дальнейшей творческой жизни в театре». И прибавил: «А устно вам скажу — надо похудеть!»
Во время отпуска жестко взялась за себя и за лето сбросила девятнадцать килограммов. Встретив меня в коридорах театра, Рубен Николаевич поразился, похвалил за старания, а Исай Исаакович произнес: «Если бы такой пришла в театр два года назад, не взял бы он тебя!» В новом облике я могла претендовать на роли героинь, которых уже играли другие, а Симонов боялся любой конкуренции между актерами и связанного с этим напряжения. Он был очень душевным, добрым, наивным человеком. Иногда обстоятельства заставляли хитрить, но это у него плохо получалось.
По всем театральным законам в начале следующего сезона я имела право на второй состав в спектакле «Живой труп». Но Максакова все выходит в нем и выходит. Подхожу к Симонову:
— Рубен Николаевич, а что, я больше не буду играть Машу?
— Плечами научилась правильно трясти? — У меня это получалось совсем не по-цыгански.
— Нет.
— Вот сама и ответила на свой вопрос.
Истинная причина крылась в другом. Стоит ли ее озвучивать? Правда, внуку Симонова Рубенчику я о ней позже честно рассказала. Он согласился: «На деда похоже».
Что же касается Гриценко, то он был обижен еще и за то, что директор никак не отметил его шестидесятилетие. Но молодых коллег любил, раздавал букеты, подаренные ему зрителями, часто зазывал в гости. Открывал дома холодильник и метал на стол деликатесы — балык, икру... Поил нас, кормил, совал деньги на такси... Он вовсе не был жадноватым, как многие говорили.
Когда с Гриценко случилась беда — Николай Олимпиевич попал в психиатрическую лечебницу — наш директор Олег Константинович Иванов пальцем о палец не ударил, чтобы устроить народного артиста Советского Союза в отдельную палату, оплатить сиделку. В психиатрической клинике он лежал вместе с другими пациентами. Те цеплялись к нему, дрались, отбирали все, что мы приносили: еду, свитера, шерстяные носки... Ходил Николай Олимпиевич в казенной синей бумазейной пижаме. Стыд и позор! Из больницы Гриценко так и не вышел, в конце концов его там довели до смерти...
