— Дядя Эдик! — бросился я к нему. — Так здорово, что приехали! Но вы звоните не в нашу дверь.
— А, Валь, привет! Да я вообще-то не к вам.
Сосед был плотником, делал из дерева хлебницы, галошницы и полки. Папа их однажды с Успенским познакомил, и тот просто приехал сделать очередной заказ. Я застыл как громом пораженный. Ранило. Но выйдя от соседа, дядя Эдик сам предложил: «Поехали к нам в Клязьму, если хочешь. Таньку повидаешь».
И мы поехали. Жил я там недели две, домой позванивал. С Таней быстро подружились заново. Вторая жена Успенского мне понравилась — милая заботливая женщина, которая нас всех кормила. Складывалось ощущение, что Лена на кухне и живет. Она все время жарила то блины, то котлеты. Ходила в лес, собирала грибы и варила из них вкуснейший суп. Только, кажется, вернулась домой, а уже зовет: «Валя, Таня, обедать!» За столом обычно заводила разговоры о литературных успехах мужа, что Эдуарду Николаевичу чрезвычайно льстило.
— Валя, ты новую книжку Эдика читал?
— Пока нет, теть Лен.
— Ну как же? Сиди, никуда не уходи, сейчас принесу. Обязательно прочти! Тебе понравится.
Думаю, она его действительно очень любила, почти боготворила. Помню, Эдуарду Николаевичу исполнялось пятьдесят лет, приезжало много самых разных гостей, она встречала. Мы же с ним пошли немножко пострелять из «мелкашки». «Сейчас я тебя сделаю!» — пообещал писатель. Но я стрелял лучше, выигрывал, так еще и заметил дяде Эдику несколько бестактно: «Ой, у вас же руки трясутся. Поэтому и мажете». Лена кинулась защищать мужа как орлица: «Ничего не трясутся. Валя, тебе показалось. Показалось же?» Мне ничего не оставалось, как согласно кивнуть. С одинаковым энтузиазмом она привечала и кормила всех, кого было необходимо, — корреспондентов, друзей, детей, многочисленных дорогих сердцу писателя кур. Хозяйка — другое определение и придумать сложно.
Мне Лена часто говорила: «Приезжай когда хочешь». Да и дядя Эдик, кажется, кивал. Не могу сказать, воспринимали меня больше как сына человека, с которым Успенского связывали многолетние отношения, или приглашали уже на правах Таниного друга — других у нее не было. Летом 1984-го я гостил в доме Успенского еще раза два — мы играли с Таней в теннис, гуляли, разговаривали. Ухаживал ли я за дочерью писателя? Совсем нет. Она была, что называется, свой парень. Немного закомплексованная девочка, беспрекословно слушающаяся отца, не красавица, но хороший товарищ. С ней можно было говорить обо всем. Поэтому услышав в Танином телеинтервью, что у нее с Еленой были плохие отношения, я очень удивился, поскольку ничего негативного со стороны Лены к падчерице не замечал. Да и сама Таня мне не жаловалась на папину жену ни разу. А вот про родную маму часто говорила, что та сложный человек, вечно всем недовольна.
