Удивительно, но перед смертью он влюбился. Камилла Сельден была поклонницей поэта и приехав в 1855 году из Пруссии в Париж, явилась к тяжелобольному кумиру с весточкой от общего знакомого. Обаятельную, невероятно теплую Камиллу Гейне звал Мушкой. Он писал ей записки, диктовал, делился с Сельден воспоминаниями. Строки одного из последних стихотворений посвящены Мушке:
Дитя мое! В цветке таилась ты,
Твою любовь мне возвратили грезы;
Подобных ласк не ведают цветы,
Таким огнем не могут жечь их слезы!
Мой взор затмила смерти пелена,
Но образ твой был снова предо мною;
Каким восторгом ты была полна,
Сияла вся, озарена луною.
Молчали мы! Но сердце — чуткий слух,
Когда с другим дано ему слиянье;
Бесстыдно слово, сказанное вслух,
И целомудренно любовное молчанье...
«Я теперь примирился со всем миром и перестал роптать на Бога, который посылает мне тебя как прекрасного ангела смерти: я, вне всякого сомнения, скоро умру», — писал поэт. Матильда понимала, что она не вправе отказывать своему мужу в последней радости, и когда Мушка приходила, деликатно покидала дом, чтобы не смущать девушку.
В начале февраля 1856 года самочувствие Гейне резко ухудшилось. Тем не менее он продолжал работу над воспоминаниями и в ответ на увещевания отложить диктовку зло отвечал, что ему нужно всего дня четыре. Шестнадцатого февраля после обеда успел сказать: «Бумагу и карандаш!» — это были последние слова, после которых началась агония. Ночью поэт умер.
Все было исполнено в точном согласии с завещанием. Его похоронили без церковной церемонии и скорбных речей. Позже Матильда — она пережила мужа на двадцать семь лет и скончалась в годовщину его смерти — поставила на могиле скромный памятник с краткой надписью: Heinrich Heine.
