Без работы не мыслила свою жизнь, поэтому взялась за испанский. Выучила на удивление быстро, и дети моментально на нем заговорили. Марио к тому времени стал одним из лучших режиссеров колумбийского телевидения, снимал популярные сериалы. Я бывала у него на площадке и видела, что молодым актерам с трудом даются некоторые сцены. Как-то подошла к одной девушке и предложила с ней позаниматься. Она с радостью согласилась и вскоре стала делать успехи. Коллеги это отметили, начали обращаться за консультациями. Через несколько месяцев я открыла собственную актерскую школу. Параллельно занималась с труппой драматического театра и сама снималась в сериалах.
Как только выучила язык, посыпались предложения. И совсем не потому, что я жена Марио Риберо. В Колумбии не принята семейственность, ее не поощряют. Муж меня не снимал, об этом не могло быть и речи. Пришлось пробиваться самостоятельно. Несмотря на то что по-испански я говорила с акцентом, поручали главные роли, авторы сценариев придумывали для меня образы иностранок. В 1996-м я подписала договор на главную роль немецкой скрипачки в пятидесятисерийной теленовелле.
Когда с работой наладилось, обрушилось новое испытание — у мамы диагностировали онкологию. Пришлось срочно лететь в Москву, врачи сказали, что остался всего месяц. Забрала ее в Колумбию, Марио нашел лучших специалистов, сделали операцию, и она прожила еще четыре года. Внуков просто обожала. Возможно, мама протянула бы и дольше, если б не внезапная смерть моего брата Володи. На фоне страшного потрясения недуг вернулся. Она попросила отвезти ее домой. Я говорила, что там не будет таких условий и такого ухода, как в Колумбии, но мама не слушала. Умерла через полгода после возвращения...
Я приезжала в Москву два-три раза в год, постепенно сделала ремонт в квартире, построила дачу в Подмосковье. Свое будущее, несмотря на все успехи в Колумбии, все равно связывала с Россией. В Москве сразу шла к Тамаре Федоровне. Сергей Аполлинариевич умер в 1985 году, а она прожила еще двенадцать лет и до последнего сохраняла прекрасную внешность, свой безупречный стиль, хотя часто болела и очень нуждалась. Не только в деньгах — в общении. Так радовалась, когда я приходила!
Как-то пожаловалась на давление, и я стала учить ее специальным упражнениям на расслабление. Тамара Федоровна сразу взбодрилась. Она уже не могла позволить себе серьезной физической нагрузки, а мои упражнения были несложными.
Однажды провела в комнату, где я раньше никогда не бывала, — всю увешанную иконами. Сказала: «Это наше с Сергеем Аполлинариевичем самое любимое и заветное место». А я и не знала, что они были такими верующими людьми. Мы никогда не говорили на эту тему, и вдруг Тамара Федоровна открыла душу.
Много лет спустя родственники Макаровой рассказывали, как они все вместе жили на даче и Тамара Федоровна с Сергеем Аполлинариевичем чуть ли не каждый день вспоминали обо мне: «А что сейчас делает наша Люба? Как у нее дела?» У меня полились слезы, расплакалась...
Сначала думала, что вернемся в Россию всей семьей, но Марио снимал проект за проектом и не собирался переезжать. Он стал хорошо зарабатывать и хотел, чтобы жена больше времени проводила с семьей, а я не собиралась бросать работу. Мы часто ссорились — и по этому, и по другим поводам. В итоге решили разъехаться. Марио снял квартиру недалеко от нашего дома. Он не настаивал на разводе, считал, что мы можем помириться, но я понимала: все кончено, прежней любви не вернуть.
