Днем мы ходили в школу, где изучали Шекспира в оригинале и зубрили Эдгара По, которого до сих пор помню целыми страницами, а в выходные я продавала кроссовки на толкучке и однажды встретила там одну из наших учительниц — она торговала трусами.
Правда, мы уже не жили с крысами. В последний год существования советской власти нам от нее достался царский подарок — трехкомнатная квартира в панельном доме в новом микрорайоне, где я первый раз увидела настоящий санузел. Тогда считалось, что жилье нам дали в ужасном месте — на самом краю города, прямо у реки Кубани. Родители даже хотели сразу эту квартиру обменять, но не получилось. Там не было почти никакого транспорта — автобус ходил с интервалом в час, люди брали его штурмом. Мы не стали бросать свою спецшколу в центре города и каждый день в шесть утра выдерживали позиционные бои на автобусных остановках, чтобы до нее добраться.
Теперь это элитный район: туда давно провели трамвай, оборудовали пляжи, настроили ресторанов, торговых центров. Как-то, уже живя в Москве, я ездила домой с приятельницей из Екатеринбурга, и она никак не могла поверить, что в общем дворе посреди панельных многоэтажек типичного российского «спальника» растут ничьи персики и абрикосы. Я рассказала ей, как мы бегали делать уроки прямо под ивы на берег реки, куда выходят окна нашей квартиры, а вечерами, стоя в лоджии, наблюдали, как солнце садится в Кубань. Краснодар, конечно, совершенно волшебное место...
Училась я в знаменитой на весь город языковой спецшколе № 36. Она и тогда считалась лучшей в Краснодарском крае, а теперь вообще элитная. Подозреваю, что детям из обыкновенных семей в нее уже не попасть. А в 1987 году в это блистательное учебное заведение принимали любого ребенка, сдавшего вступительный экзамен.
В девяностые многие мечтали уехать за границу. Те, кто учился в нашей спецшколе, уже в десять лет знали, что поедут в Америку. Я — не исключение. Тогда существовали программы обмена для школьников и эмигрировать было достаточно легко. В нашей школе американцы каждый год отбирали несколько перспективных ребят и отправляли на учебу в США. В 1995-м нас поехало пятеро. Я запросто могла остаться в Америке — хотя бы потому, что люди, у которых жила целый год, предложили родителям меня удочерить. У них уже были собственные внуки, и они искренне хотели мне помочь «не возвращаться в эту ужасную Россию».
Мои родители не возражали. Это был 1996 год. Дома меня ждали вонючие мусорки у нашего подъезда, бесконечные отключения воды и света, ежедневный подсчет копеек семейного бюджета, чтобы хватило на куриные шеи, серый хлеб и селедку, да еще скопить бы на ношеные сапоги из пропахшего сыростью секонд-хенда, набитого американской гуманитарной помощью. Потом я окончила бы никому не нужный университет с перспективой всю оставшуюся жизнь преподавать Эдгара По в школе за деньги, на которые нельзя выжить, а по воскресеньям торговала бы трусами на вещевом рынке. Родители хотели дать мне шанс на другую жизнь. Но я отказалась.
Прекрасно помню этот день. Американская семья решила подарить мне на шестнадцатилетие поездку во Флориду. Заодно прихватили внучку, с ней моя «приемная мама» отправилась в знаменитый Disney World. Я считала себя слишком взрослой для детских забав и осталась с «папой» у бассейна. Он разрешил мне выпить коктейль «Маргарита», который я раньше никогда не пробовала. В США запрещено пить спиртное до двадцати одного года, а в наших южных семьях домашнее вино дают попробовать лет с девяти и не видят ничего страшного в том, чтобы в шестнадцать выпить пива или коктейль. Мои американские «родители» специально звонили российским, чтобы спросить, действительно ли это так.
И вот сижу я в теплом бассейне среди пальм с голубым бокалом в руке, в новом красивом купальнике, впереди блестящие перспективы — и понимаю, что больше всего на свете хочу сейчас оказаться на лавочке у своего подъезда, возле этих вонючих мусорок. И что не останусь в Америке, даже если ничего лучше этой лавочки с мусоркой меня в России не ждет никогда.
