Яков Ильич занимал очень высокое положение и ни в чем не нуждался: пятикомнатная квартира в центре Москвы, квартира в Кривом Роге, машины, даже служебный самолет... А вскоре после смерти Орджоникидзе их с женой исключили из партии и репрессировали. Говорят, дед по кадровым и партийным вопросам вдрызг разругался с руководителем НКВД, решил улететь из Москвы, сел в свой самолет и... навсегда исчез. Его расстреляли в ноябре 1937 года. Бабушку арестовали через несколько месяцев и отправили в лагерь в Казахстан. Четырнадцатилетний папа сам дважды чудом избежал ареста: сначала, когда за ним пришли домой, вылез через балкон на крышу, в другой раз его уже запихнули в машину, но он выпрыгнул прямо на ходу. На перекладных бежал из Кривого Рога — к всесоюзному старосте. Отец рассказывал мне, как они, находясь в кабинете Михаила Ивановича, оба рыдали — у Калинина посадили жену. Участие первого лица государства помогло мальчику получить комнату в уже опечатанной квартире Весников, где он жил один некоторое время. Позже эту квартиру превратили в коммунальную.
А вскоре началась война, и папа в девятнадцать лет ушел на фронт, пройдя ее до конца. Он награжден двумя боевыми орденами Красного Знамени и двумя медалями «За отвагу».
С матерью увиделся только в 1955 году, уже став артистом. Отношения у них были непростые — слишком много оба пережили вдали друг от друга. Я где-то прочитал, что врачи якобы выявили особую психическую травму у детей репрессированных: чаще возвращалась из ссылки или лагеря только мать и ребенку было свойственно бессознательно ее обвинять. Не знаю... Чтобы до конца понять этих людей, надо было жить в те годы.
Но факт остается фактом: папа вырос очень независимым. И от родителей, и от своих жен, и, к сожалению, от собственных детей. Достучаться до него было сложно... Сколько раз я намекал ему, что болею за «Спартак». Папа как член общественного совета клуба мог взять меня на любой матч, но я так этого и не дождался! Когда мне было лет десять, отец согласился пойти со мной на ВДНХ. Я взял мяч — мечтал показать ему, как умею играть. Отец прихватил режиссера Владимира Любомудрова, чтобы стоял на воротах (по дороге в такси это предполагалось), а по прибытии заказал шашлыки с водкой для гармоничного времяпрепровождения. Но поскольку пить водку при десятилетнем мальчике некультурно, меня вместе с мячом в авоське отправили во дворик шашлычной. Пока взрослые расслаблялись, я полтора часа упражнялся в одиночестве.
На обратном пути папа признался нам с Любомудровым, что служить бы ему еще в армии после окончания войны, если б не футбол. Лейтенант Весник встретил Победу в Кенигсберге, но вскоре его часть должны были отправить (и отправили) на японский фронт. Папа же мечтал поскорее демобилизоваться, как все нормальные люди. И возможность такая представилась: войсковое начальство решило провести футбольное дерби. Артиллерийскую команду, в которой играл Весник, пообещали в случае успеха наградить досрочной демобилизацией. Это было серьезным стимулом, и папа забил решающий гол, причем ногой, в которой засели осколки...
