Мне бесконечно жаль ее. Хотя пока я не смогла до конца принять и оправдать Каренину. Вот к примеру сцена: Анна уже живет с Вронским и получает известие, что Каренин сообщил их сыну о ее смерти, мол, Сереже сказано, что вас на свете нет. Когда она читает эти строчки, бросается к Вронскому, ожидая если не поддержки, так хотя бы сочувствия. Но тот говорит, что все правильно и лучше, чтобы было так. Это предательство. Она же вот — живая! А ребенку говорят, что его мать в могиле... И Вронский начинает убеждать Анну в том, что та дверь закрыта навсегда, нельзя сидеть на двух стульях, рвать сердце и себе, и сыну. «Забей! Мы сделаем с тобой еще пять Сереж!» — чем они, собственно, и занимаются. В любовной лихорадке у Анны быстро высохли слезы, и она забыла про сына.
Когда Вронский засыпает, Каренина сбегает к сыну. Пробирается в запертый спящий дом, ее не пускает прислуга. Анна падает на колени перед детской кроваткой, умываясь слезами, и мальчик просыпается. Понимая только в тот момент всю жестокость ситуации, Анна баюкает Сережу, делая все возможное, чтобы тот решил: это лишь сон. Каренин входит в детскую не с ружьем, не с ножом, не вырывает ребенка у матери!.. Ему показалось, что Анна вернулась к ним, Каренин счастлив, он все простил! И что делает эта женщина? Отдает ребенка няне, запахивает ворот пальто и убегает к мужичку, который остался спать там, на скомканных простынях. Выбор сделан... Постоянные качели в принятии решений, бешеная кардиограмма, синусоида. Мне крайне сложно представить, как можно отказаться от ребенка ради любви к мужчине. Не то чтобы понять...
— Есть другая сторона. Женщины, которые живут в браке не просто без любви, а без уважения, достатка, зачастую с распускающими руки мужчинами, говорят, что делают это именно ради детей.
— Вот я с ними! И сердцем, и душой я с женщинами, живущими не ради собственного удовольствия, а ради детей. А что до любви — она обязательно будет! Даже если в другой жизни, когда-нибудь — обязательно! Каренина жила во времена, когда в принципе брак по любви, и того хуже — по страсти, считался моветоном, чем-то неприличным и обреченным на провал.
