Влюбленный в фарфор фабрикант остался доволен великолепным качеством черепка — белого, блестящего как эмаль, тщательно отшлифованного. Глина закупалась в Англии, та самая, из которой делался знаменитый веджвудский фарфор, полевой шпат — в Норвегии, золото и кобальт — в африканских странах.
В мастерских Матвей Сидорович задержался надолго, завороженный мастерством живописок, виртуозно разукрашивавших девственно-белые изделия. Легкие чашечки для утренней трапезы они покрывали нежным «ситцевым» рисунком, на тех, что для послеполуденного отдыха, лихо выписывали яркие и сочные розаны.
Но чуткий Кузнецов понимал: время модерна требует иного декора. Потому и пригласил Михаила Врубеля. Керамический материал осмысливался художником как текучий и податливый, что служило толчком к разработке новых, хрупких и гибких форм. Неяркие, приглушенные тона в светло-зеленой, жемчужно-серой и лиловой гамме создавали эффект «тающего» изображения затейливых цветов и изогнутых диковинных стеблей, передавая тонкие интонации поэтической недосказанности, созвучной модерну. «Может, я не прав, — Кузнецов вновь вернулся к истории с вызовом, — и надо было прислушаться к тому, что говорил Михаил Александрович?»
...Через пару дней после возвращения домой Матвею Сидоровичу как выборному Московского биржевого общества потребовалось посетить биржу, которая вот уже четверть века помещалась в новом здании в Китай-городе. Добравшись, Кузнецов задержался на крыльце — разговорился с адвокатом Викентьевым, своим добрым знакомым. Неожиданно его окликнули. Обернувшись, Матвей Сидорович увидел, что к нему, приветливо размахивая шляпой, подходит тучный господин невысокого роста с открытым приятным лицом.
— Иван Абрамович, вы — в Москве? Какими судьбами? — обрадовался Кузнецов, узнав в прохожем одного из представителей многочисленного клана Морозовых.
— Вот, окончательно перебрался в Первопрестольную. Особнячок на Пречистенке у вдовы дяди прикупил, уже и ремонт затеял.
