Он очень серьезно занимался с нами — и станком, и различные сценки задавал. Мы считали, что путь наш, так сказать… уже определен. Не знаю уж почему, но студия содержалась на паях, которые вносили наши родители. Мама получала какие-то копейки и почти половину своей зарплаты отдавала за мои занятия балетом.
Но через год студия закрылась — то ли педагога «прижали», узнав, что он берет с родителей деньги, а может, просто родительских взносов не хватило, ведь он платил и за аренду зала в Доме народного творчества, и гонорары пианисту, который приходил нам аккомпанировать. Это была первая большая трагедия в моей жизни. Мы с девчонками (было несколько таких же фанаток, как и я) рыдали в голос! Николай Васильевич потом пошел работать в клуб мореходного училища, ставил там какие-то танцы и пригласил в группу меня и еще двух девочек. Занятия проходили по вечерам, вокруг — все взрослые, лет по шестнадцать-семнадцать. Шел сорок шестой год, в прокате появилось много американских фильмов. Их демонстрировали в клубе после занятий, и мы, конечно, оставались на эти сеансы. Тогда я впервые посмотрела «Знак Зорро» и «Багдадского вора». Домой приходила поздно. Мама потерпела месяц, второй, а потом сказала: «Все!» И запретила мне туда ходить. К счастью, на тот момент в моей жизни уже появилось новое увлечение.
Каждый день я приходила в школу пораньше, надолго прилипала губами и носом к стеклянной двери в физкультурный зал и смотрела, смотрела. Там старшеклассницы под музыку занимались гимнастикой. Мне казалось, что это очень похоже на балет... Видимо, мой прижатый расплющенный нос изрядно всем надоел, потому что однажды тренер Михаил Афанасьевич Сотниченко подошел и спросил: «Что это за пуговица у меня здесь дежурит?» Я попросилась — и меня записали в секцию гимнастики. Тогда-то мама и заявила Михаилу Афанасьевичу: «Отдаю ее вам, но смотрите, чтоб на учебе не сказывалось!» Я очень активно начала заниматься и быстро обогнала всех своих подружек, которые пришли в секцию раньше меня. Тренеры со стороны видели, что во мне есть какие-то задатки, и твердили Сотниченко: «Ой, намучаешься ты с нею, Миша! Вот она сейчас станет везде выигрывать — зазнается!» И он меня как начал «заземлять»! Чтоб самомнение мое немножко умерить...
Скажем, давал команду девочкам перетащить в зале маты от одного снаряда к другому, а мне не хватало ручки. После тренировки он говорил грозным голосом: «А ты, Лора, останься! Ты что? Думаешь, если выиграла последние соревнования, то теперь для тебя другие будут носить маты?» Я возмущалась: «Михаил Афанасьевич, и в мыслях не было! Я же вскочила, подбежала, а все ручки уже заняты!» Он в ответ: «Пойми! Ты первой должна вскакивать, где бы это ни происходило: на соревнованиях или тренировках. Только тогда тебя никто не упрекнет в том, что задираешь нос.
