Однажды, еще до знакомства с Сегелем, мы с моим тогдашним ухажером Борей Андроникашвили пошли в кино. В фойе любимого кинотеатра на Сретенке перед сеансом разглядывали фотографии режиссеров студии Горького. Висел там и портрет Якова Сегеля. Вдруг, указав на него, неожиданно сообщаю Боре: «Вот за кого я выйду замуж!» Сказала и сама поразилась своим словам: почему я так решила? Мистика какая-то! Позже, кстати, меня не раз посещали подобные предчувствия будущих событий...
А познакомились мы с Андроникашвили в студенческой компании, где, кстати, была и Софико Чиаурели. Они учились во ВГИКе: Софико на актерском, а Боря оканчивал сценарный факультет. Боря сразу же произвел на меня впечатление — красавец был немыслимый! В него все вокруг поголовно влюблялись. Этот ажиотаж Андроникашвили объяснял с присущей ему иронией: «Женщинам нравятся мои раздутые ноздри, они думают — это потому, что я такой темпераментный!» Мы стали встречаться: гуляли по Москве, невинно взявшись за руки, Боря читал стихи, я с замиранием сердца ему внимала. Нас многое связывало: и будущая профессия, и прошлая судьба. Его отца, писателя Бориса Пильняка, как и моего, расстреляли, только в 1938-м...
С моей стороны это была совсем еще детская симпатия, а Боря всерьез хотел жениться, даже повез меня на смотрины в Тбилиси к маме, Кире Андроникашвили. Перед встречей с этой грузинской княжной и сестрой великой кинозвезды Нато Вачнадзе я робела страшно! В Тбилиси остановилась у своей подруги Софико Чиаурели, жить у Бори не позволяли приличия: мы ведь еще не были мужем и женой.
Двери гостеприимного дома на горе Раздумий, который отец Софико, кинорежиссер Михаил Чиаурели, построил для любимой жены Верико Анджапаридзе, никогда не закрывались, большой стол был до поздней ночи накрыт для дорогих гостей. Я просыпалась рано утром под звонкое цоканье копыт ослика и зычный крик торговца: «Мацони! Мацони!»
И вот наступил день знакомства с Бориной матерью. Помню, как меня обидел холодный прием Киры Георгиевны: она говорила вежливо, но сухо. Видимо, хотела, чтобы сын женился на грузинке. Мать для Бори была непререкаемым авторитетом, и я сразу почувствовала: ничего у нас с ним не получится, не приглянулась я Кире. И действительно, после возвращения в Москву мы быстро разбежались. Вскоре в моей жизни появился Сегель и сделал предложение. Естественно, его ухаживания не остались без внимания съемочной группы. «Давай, давай: он режиссер, ты актриса. Хороший союз», — советовали коллеги. Да и мама была «за», что тоже сыграло большую роль. Хотя при первом знакомстве пыталась его урезонить: «Яков Александрович, подумайте, вы взрослый мужчина, а Наташа совсем ребенок!» Я действительно еще ничего не смыслила в замужестве и семейной жизни. Сплошной ветер в голове!
Я дала согласие выйти за Сегеля замуж. До сих пор не нахожу ответа: почему тогда эту глупость сделала? Все остальные мои замужества могу хоть как-то объяснить и понять, а тут... Свадьбу праздновали на даче, мама сшила мне необыкновенно красивое розовое платье из гипюра. Смешно! Платье помню в мельчайших подробностях, а мужа своего — нет. Словно не со мной все происходило... Мы поселились на улице Москвина, в районе Петровки, у Сегеля там были две маленькие комнатки. В одной жили мы, в другой — сестра мужа Мила.
И началась моя семейная жизнь. Это была пытка! С первых дней муж стал ко мне придираться: и это не так, и то не эдак. Думаю, ревновал — наверняка «доброхоты» ему что-то доносили. Конечно, в институте какие-то мальчишки оказывали знаки внимания, мне же всего девятнадцать, я девушка легкая, общительная, веселая. Ну что мне — запретить им за мной ухаживать? И я не могла понять: чего от меня хочет этот пожилой (именно таким он мне и казался!) мужчина, который теперь называется моим мужем? А он каждый вечер зудел: «Кто тебе звонит? Кто провожает? У тебя что, роман?» Это было невыносимо! Месяца три я еще как-то выдержала, но Сегель меня уже так раздражал, что не было сил терпеть. Принять окончательное решение уйти от мужа помогла одна нечаянная встреча...
