.png "Читай нас в Telegram")
«Когда Гурченко поняла: у нее родился нормальный, обычный ребенок, она была страшно разочарована! У Маши не оказалось никаких особенных талантов. А Люся умела любить только за талант», — рассказывает подруга Гурченко, актриса Татьяна Бестаева.
Стоило мне услышать от Люси о ком-то: «О, это такой талант!» — как я понимала: она опять влюбилась. И опять идеализирует своего возлюбленного, — рассказывает народная артистка РСФСР Татьяна Бестаева. — Вот потому-то, наверное, у нее и было так много мужей. А я ей говорила всякий раз: «Люся, ну какая ты быстрая! Нужно же время, чтобы проверить человека. А у тебя слово «навсегда» звучит порой уже на третий день знакомства...» Влюбленность Люся принимала за что-то долговечное, серьезное… Но главная странность: вроде бы в мужчине она всегда искала талант, но замечала почему-то в первую очередь красоту! Помню, сидим с ней в ресторане, заходит актер Театра имени Моссовета — Гена Бортников. И Люся меня за локоть тронула: «О, это мой размер! Познакомь!» А ведь она еще ничего о нем не знает, но — красивый, и она уже готова влюбиться…
Я познакомилась с Люсей, еще когда мы обе были студентками — я вышла замуж за Алексея Габриловича, а его лучшим другом был Боря Андроникашвили, бывший тогда мужем Гурченко. Они с Борей даже были свидетелями на нашей с Габриловичем свадьбе.
Люсина талия достигала 46 сантиметров в обхвате
В жизни Гурченко была мало похожа на свою героиню — Леночку Крылову из «Карнавальной ночи», с ее муфточкой и вечерним платьем. Люся была лучше! Она полностью соответствовала времени зарождающейся «оттепели», когда девушки больше не хотели выглядеть одинаково, «как все», и жадно потянулись к западным идеалам. У Люси же с детства, еще когда в харьковских кинотеатрах крутили трофейные фильмы, была кумиром Марлен Дитрих. Гурченко отрепетировала перед зеркалом такой же взгляд, поворот головы... Все эти перья, кружева, это люсино «ха!» — родом оттуда! Я и сама была модница и многому у Люси училась. Она прекрасно шила и умело маскировала отечественные наряды под заграничные. Как никто умела, выражаясь языком Ильфа и Петрова, красить мексиканского тушкана! Бывало, Люся покупала в магазине два одинаковых платья — и переделывала их в одно, роскошное. Была в ней какая-то тяга к роскоши — эти наряды, шубы (тоже, правда, сшитые самостоятельно — из какой-то рухляди, купленной в комиссионке), рестораны... Чаще всего мы ходили в ресторан ВТО. Там собиралась театральная, интеллигентная публика, там обсуждались все новости, зарождались романы... А в 1957 году в столице прошел Молодежный фестиваль, и мы с Люсей рискнули пообщаться с иностранцами. Помню, танцевали с какими-то неграми в кафе… Уже стало возможным узнавать, «как там на Западе», кто-то ездил за границу, появились польские журналы, которые мы передавали из рук в руки. Мне удалось перекупить у актрисы Людмилы Марченко джинсы стрейч, которые ей привез Пырьев. А один раз мне сказали, что в Таллине нынче все ходят в черных плащах с белыми пуговицами, и мы с Люсей решили за ними ехать. Я поехать не смогла, и она взяла на подмогу моего поклонника. К сожалению, только зря прокатились — в магазине плащей не оказалось. Погружаясь в красивую жизнь, мы не понимали, чем рискуем. И вот Люсе не повезло — кто-то распустил слух, что она шикарно живет, берет деньги в конвертах за концерты. Появилась статья в газете. И пошло! Гурченко вызвали в министерство, устроили разнос, ее запретили снимать на «Мосфильме». Концертов у Люси было, правда, много, ее везде звали. Но — бесплатно! Тогда таким молодым актрисам не принято было платить. Так что Люся пострадала ни за что.
А вскоре рухнул и ее брак — примерно одновременно с моим. Боря ведь был удивительным явлением — он все время подавал большие надежды! Но нигде особо не работал, ничего в дом не приносил… При этом все завидовали Гурченко, что она отхватила такого мужа. Начитанный, интеллигент, красивый, изящный, остроумный… Люся была влюблена в него как кошка, буквально смотрела ему в рот! Она была так счастлива, когда у них с Борей родилась Маша, — надеялась стать счастливой матерью, женой... Помню, всю свою беременность Люся говорила мне: «Тань, я хочу родить красивого ребенка. Мне сейчас надо смотреть на красоту, и я буду смотреть на тебя». И ведь так и вышло! Родилась Машка беленькой, голубоглазой, ну просто ангел. Впрочем, «радости» материнства: купания, кормления, ночные бдения — увлекли Люсю хоть и страстно, но ненадолго. Месяца через два она соскучилась по работе и уехала на съемки, а с Машей стала сидеть ее мама.
Может, Люся и не была идеальной женой. Она для этого была слишком актрисой и слишком любила работать. Но, в отличие от Бори, она хранила верность мужу. Люся вообще по сути своей была человеком очень верным, искренним. И мечтала об одном-единственном на всю жизнь… А вот Андроникашвили ей, к сожалению, изменял... Хотя у Гурченко за плечами была одна попытка брака по расчету: до Бори Люся уже была замужем за режиссером Василием Ордынским — она предполагала, что муж-режиссер будет снимать ее в кино, но этого не произошло, они расстались. А брак с Борей продержался только четыре года. Все это время Люся надеялась, что Андроникашвили что-то сделает, где-то пробьется, пока не поняла, что он только говорит. Но главной причиной развода стали, конечно, его постоянные измены. И тогда она решилась от него уйти.
Этот развод, хоть и дался Люсе очень тяжело (помню, она писала мне со съемок, что Боря воткнул ей нож в сердце), по большому счету в ее душе ничего не поменял. Люся по-прежнему бросалась в любовь как в омут, легко очаровывалась и так же быстро разочаровывалась. Помню, однажды из Киева, со съемок картины «Гулящая», она приехала не одна, а с гражданским мужем Юрием. Он работал на «Гулящей» художником по костюмам. Этот фильм сейчас не помнят, а тогда он был популярен. И Люся была в самом расцвете своей красоты. Как она говорила, ее талия как раз достигла минимального объема — 46 сантиметров (обычно у нее было 53—54)… Единственное, что немного портило образ, — речь, в которой долго оставалось что-то харьковское. Гурченко тараторила, «цокала» — то есть вместо «т» произносила «ц», употребляла словечки вроде «шо». В какой-то момент я с ужасом обнаружила, что перенимаю у Люси ее чудовищную манеру говорить. И только когда я стала работать в театре и общаться с актрисами старой школы, с этим удалось справиться. Со временем и Люся избавилась от своего говора...
Гурченко превращала мужчин в обслугу
И вот, помню, она мне говорит: «Юрий, он цакой цалантливый, он цакой, цакой…» Я думаю: ну все понятно, новая любовь. И ведь Юрий был действительно талантлив! Помню, какой замечательный халат, стеганный золотой ниткой, он сшил для Люси... Но идиллии снова не получилось: вскоре выяснилось, что Юрий женат. Мало того, он еще и не вполне решился расстаться со своей семьей. А Люсе надо было, чтоб все доставалось ей сразу, быстро! Если честно, с ней было довольно трудно жить мужчинам. Вроде бы она восхищалась своим возлюбленным, но тут же и требовала от него поклонения. Говорила, как он талантлив, но подспудно, сама того не замечая, превращала мужчину в обслуживающий персонал. А ведь не всем это подходит... Словом, они с этим Юрой тихо разошлись, он уехал назад. Но Люся недолго оставалась одна...
Ее новый муж, Саша Фадеев был приемным сыном того самого Фадеева, который много лет возглавлял Союз писателей, а в 1956 году застрелился. Вдовой осталась известная актриса МХАТа Ангелина Степанова. Кроме боли от утраты мужа на нее свалилась проблема с сыном, который оказался неравнодушным к выпивке… Так что, когда Саша познакомил ее с Люсей, она очень обрадовалась: может, женившись, сын возьмется за ум. Ангелина Иосифовна разменяла свою четырехкомнатную квартиру на две и выделила сыну с невесткой приличное жилье. У Люси впервые появилась прописка в Москве и возможность завести «комнату с пианино», о чем она всегда мечтала. Саша был по образованию актер, но, к сожалению, в этой профессии у него не сложилось. Но Люся была бы не Люся, если бы не разглядела и в нем талант — золотые руки! Он ведь сам делал мебель для дома. Некоторое время этого казалось Люсе достаточно для счастья. А потом она наконец заметила и признала очевидное: Сашина слабость — выпивка — не случайность, а болезнь. «Это просто невозможно терпеть, — говорила она мне. — Я поняла, он никогда не изменится». Я ответила ей только одно: «Мне жалко твою дочку. Она привыкла к Саше, у них сложилось общение, а это редкость...»
Люся разочаровалась и в мужьях, и в дочери
С дочкой у Люси довольно быстро начались трудности. Во многом, думаю, потому, что Люся и к ней была требовательна. Видя, как красива ее девочка, Люся мечтала, что она обнаружит хоть какие-то способности, хоть в чем-то. Казалось, дочь таких талантливых родителей просто обязана быть одаренной! И Люся страшно разочаровывалась всякий раз, когда Маша демонстрировала обратное.
Прежде всего Люся очень огорчалась из-за дочкиной речи. Ведь бабушка, на руках которой оказалась Маша, недолго смогла ездить из Харькова в Москву. И на время забрала ребенка к себе на Украину. И началось... «Шо», «грите», мягкое «г»... У Маши очень быстро появился харьковский говорок. А Люся, много лет избавлявшаяся от такого же, этот говор ненавидела! Просто слышать не могла...
Но главное — бабушка с дедушкой Машу баловали безмерно. А когда она вернулась к матери, на нее стали покрикивать, чего-то требовать... Маша просто не могла понять, что происходит. Ну а Люся, казалось, все не желала смириться с тем, что у нее родился нормальный, обычный ребенок. У Маши действительно, к сожалению, не оказалось никаких особенных талантов — ни к музыке, ни к танцам...
Помню такую сцену. Вот сижу я у Люси в гостях. И она говорит дочке: «Маша, ну напой вот эту песенку про паровозик, помнишь, мы с тобой учили…» Маша начинает петь. А ей наступил медведь на ухо, и она чудовищно не попадает в ноты. Люся морщится, как от зубной боли. Обрывает ее: «Все, прекрати! Ты совершенно не умеешь петь. Бездарь!» Потом еще Люся пыталась водить Машу на танцы. Записала в школу фигурного катания. Просила меня брать Машу в театр, я ее водила на спектакли. Но девочка ничем не интересовалась, только баловалась и играла. Она и училась потом плохо. А то, что она была красавицей, по-видимому, только усугубляло ситуацию. Когда в жизни Гурченко появился Купервейс, Маше было уже 14 лет. Красивая стройная блондинка, достаточно развитая уже девушка. Мне кажется, Люся стала бояться, что Купервейс переключится с нее на дочь. Может быть, поэтому она не была против, когда дочь рано создала семью.
Последней Люсиной попыткой как-то устроить Машину жизнь была идея отправить ее учиться на косметолога — это тогда входило в моду, а Люся, как никто другой, следила за достижениями косметологии в своей вечной борьбе с возрастом. Но Маша и тут подкачала — она смогла выучиться только на медсестру. И тогда Гурченко окончательно потеряла к Маше интерес. Разочаровалась в ней, как разочаровывалась до этого в мужьях…
К этому времени и наше общение с Люсей сошло на нет. Я поступила в Театр имени Моссовета и уже не могла уделять ей много времени, а Люся привыкла, что я прихожу по первому ее звонку. Она стала ревновать меня к моим новым друзьям… Постепенно мы перестали общаться. Я поняла, что с Гурченко мало дружить — ей нужно служить!
Люся была как птица феникс. Из любого пепла возрождалась. Только когда она восстанавливалась, напрочь забывала прошлую жизнь. Ничего не оставалось ни в ее сердце, ни в уме. И она отрезала от себя друзей, бывших мужей… Заметьте, нет такого человека, который прошел бы с Люсей рука об руку всю жизнь. Что ж, я благодарна ей за те годы, что мы дружили. И принимаю ее такой, какая она есть. Талантливый человек никогда не может быть простым и понятным.
