Нашли тебя в палате. Исхудавшего, с потухшими глазами. Ты лежал и смотрел в потолок. Увидев меня, попытался улыбнуться, а потом сказал с горькой усмешкой:
— Вот видишь, я не нужен театру.
— Ты не прав. Я снова говорил с Игорем Горбачевым. Он велел: «Везите Леонида Владимировича в Ленинград немедленно! Найдем лучших врачей, поставим на ноги». И еще попросил передать, что ждет. Помни, Леня, тебя ждет сцена!
Но ты все про то же:
— Я думал над этим предложением. Без МХАТа не смогу. Да и дом у меня тут, жена.
Я не стал сообщать тебе о разговоре с Гибовой. Как сказать, что жена велела тебя забирать, чтобы не мешал ей? Только и мог повторить:
— Ленечка, все же подумай хорошо.
А ты твердо:
— Все решено, никуда не поеду. Надеюсь, наладится во МХАТе, не может же этот кошмар длиться вечно.
Но кошмар длился и длился. Собрания на тему «разделять или сохранить театр» шли одно за другим. Закулисные интриги. Подзуживание. Наушничество. «Решают: кто из сотрудников останется с Ефремовым, кто уйдет с Дорониной, а кого — за дверь, не нужны», — глухо и с какой-то безнадежностью в голосе рассказывал ты.
Сейчас думаю: может, надо было тебя силой в Ленинград тащить? И понимаю, что все равно ты погиб бы без МХАТа. Ведь пытался из него уйти в другие театры и все равно возвращался. Там был твой дом, любовь, воздух.
Но несмотря ни на что, я очень тогда надеялся, что ты выкарабкаешься. И ты действительно смог вернуться в театр. Репетировал с Дорониной спектакль. За сутки до премьеры вдруг позвонил. Я впервые в жизни слышал, как ты рыдал: «Витечка, сгорели! Сгорели все декорации. Кто-то поджег, кто-то не хочет этого спектакля. И премьеру Ефремов отменяет, говорит: как играть без декораций?» А через день Олег Николаевич объявил, что постановку снимают с репертуара. Для тебя это решение было как контрольный выстрел в голову, результат — повторный инсульт.
И вот я снова у тебя и уже не могу скрывать правду:
— Леня, как хочешь, но надо что-то решать, жена твоя велела забирать тебя в Ленинград, сказала — за лежачим ухаживать не станет.
Ты сверкнул глазами, видно, и впрямь не догадывался, как далеко зашла ситуация с Евгенией:
