И какие-то вещи он по-актерски точно нам подсказывал. Например, в сцене на даче, где я после гулянки курю на крыльце, Сережа придумал надеть на меня маску для подводного плавания — и дым через трубку выпускать. Но друзьями мы никогда не были.
Безрукова я с тех пор видел только раз: случайно столкнулись на Тверской, съели по сосиске, разговорились о планах... Он как раз готовился к роли «Есенина». С Дюжевым перестали общаться после его свадьбы. Только с Вдовиченковым близко дружим до сих пор.
На нашей с Катей свадьбе была широкая гулянка, жених с невестой все из себя нарядные... А потом я с сожалением стал понимать, что все это такая ложь!
У меня было желание оберегать Катю — во время беременности она стала какой-то особенно трогательной.
И сына я очень хотел. Старался быть хорошим папой. У Даньки часто животик болел — тогда я клал его себе на грудь, и мы засыпали, как одно целое. Но в какой-то момент сын стал единственной радостью. У меня появилась жена, но не было семьи, взаимопонимания: все, что Катя говорила, мне казалось полным бредом. И так же она думала про меня. Мы жили в разных измерениях… Но я оставался с женой ради сына — не хотел, чтобы Данька рос безотцовщиной, как его отец.
— Именно этого добивалась ваша бывшая супруга, когда выступила на ток-шоу у Малахова: мол, ее предал не только муж, но и лучшая подруга, которую вы в свою очередь увели у своего друга, известного актера Михаила Горевого…
— Она девочка, она слабая, я думаю, что Кате свою обиду надо было куда-то выплеснуть: пусть этому скотине будет так же больно, как мне!
И до размеров «Санта-Барбары» нашу историю раздула пресса. Кое-что было не совсем так, а что-то совсем не так.
…Я до сих пор помню, во что была одета Маша 5 мая 2005 года, когда я ее впервые увидел перед репетицией спектакля «Куда бегал колобок», где мы должны были вместе играть. Она повернула голову — солнце запуталось в рыжих волосах. И все. Я понял, что у меня с этой девушкой будет роман. Хотя дома ждала законная супруга. А тут еще подходит режиссер Миша Горевой и представляет: «Моя жена Маша».
Горевой зачем-то придумал, что Маша в антрепризе должна выходить обнаженной.
По-моему, это дурновкусие, и оно только распаляло мой пожар. Тем не менее я полтора года молчал и тайно любил жену человека, с которым работаю, дружу, пью и ночую в его квартире...
Впрочем, вру — мы с Мишей никогда не были друзьями. Я к нему тянулся, как к старшему товарищу, потому что Горевой был мне интересен. Но гораздо больше мне была интересна Маша. И когда я спешил в его дом, на самом деле я приходил к ней. Иногда брал с собой супругу — мы тусовались вчетвером, и отсюда Катя могла решить, будто они с Машей подруги. Но скорее всего она по-женски что-то прочухала и решила себя обезопасить. Ни с того ни с сего предложила Маше: «Будешь крестной нашего сына?»
Так что вся эта дружба изначально не была честной.
Горевой потом утверждал, что не видел, какую игру мы ведем у него за спиной. Но если б у меня так женщину уводили — я обратил бы на это внимание. А Миша, напротив, постоянно оставлял нас наедине. Кроме того, я понял, что их отношения были далеко не безоблачными...
На репетициях и общих тусовках я наблюдал за Машей каждую секунду. И потом начал замечать, что она отвечает мне взаимностью… Как только я это понял, сразу открылся ей. Но у нас даже не было секса, пока мы не разошлись со своими семьями. Ни Катя, ни Миша, конечно, в это не верят… Нас обоих обвинили, будто мы «изменяли всю дорогу».
