«Вот я, — так он мне об этом рассказывал, — с предохранителя вальтер свой и снял. Домой пришел и положил его на комод, куда всегда клал. А потом сел и начал сапоги стягивать». (Сапоги-то эти с тальком надевали, и снять их было целое дело.)
А жена подошла к комоду, взяла пистолет, к виску приставила. Сказала: «Смотри, Сема» — и нажала на курок. И все...
— Жены военных обычно знают, что с оружием играть нельзя.
— Папа рассказывал, что в Гражданскую жена его была в Конармии, заведовала медицинской частью...
— Из станицы он ее все-таки забрал?
— Наслушаешься, что тебе рассказывают, так и заберешь.
В Конармии у нее наган был. Папа говорил, она вроде бы умела с ним обращаться, но и то один раз ехали куда-то в поезде, жена крутила-крутила наган в руках, а потом на курок и нажала. Пуля в сантиметре от его виска пролетела...
Между прочим, нам, детям, папа запрещал даже детский пистолет на человека направлять: «А вдруг настоящее оружие в руки попадет?»
— Вторая жена Семена Михайловича была оперной певицей?
— Женился-то он не на певице, а на обычной девушке (они познакомились в санатории). Она уже его женой в консерваторию поступала. И то он ей объяснял, как надо петь. У него слух был великолепный. Что ему ни сунь в руки, на всем сыграет: и на баяне, и на аккордеоне, и на гармошке немецкого строя, а это очень сложный инструмент.
В 50-е годы даже пластинки продавались под названием «Дуэт баянистов»: играли папа и его приятель из Ростова.
Так вот, его вторая жена, Ольга Стефановна, начинала учиться как меццо-сопрано, а потом папа ей сказал: «Ты поешь не своим голосом» — и она переквалифицировалась в контральто. Папуля и тут поруководил немножко.
— В 1937 году Ольгу Стефановну посадили...
— Отцу с его дамами не везло. Тогда он был инспектором кавалерии РККА и по полгода мотался по военным округам. А в Москве молодая жена одна, и у нее случился бурный роман с тенором из Большого театра... Папа был в курсе: стукачей в Большом хватало. Но он ничего не предпринимал, почему — не знаю.
Может, из гордости, а может, и от любви...
Жена моталась без него по посольствам: получает приглашение и едет на прием с женой начальника Генштаба РККА, маршала Егорова. Она вела светскую жизнь, на этом бедняга и погорела: ей приписали связь с иностранцами.
Когда Ольгу арестовали, папы в Москве не было. А то ведь поговаривали, будто он ее сам отвез в «чеку»... Но это глупости. Отец к Сталину ходил отбивать ее. У него этот разговор записан: «У тебя жена плохая!»— «А уж это дело не политическое, а семейное».
Сталин отправил Буденного к Ежову, и тот сказал, что Ольгу Стефановну взяли только затем, чтобы разузнать побольше о жене Егорова, а потом, мол, отпустят.
Ольгу, конечно, жалко безумно.
Она несколько лет просидела в одиночке, ее насиловали... Потом жила на поселении в Сибири, а в общей сложности мотали ее по тюрьмам и ссылкам 19 лет: с 1937-го по 1953-й. На поселении работала уборщицей в школе, и там к ней очень плохо относились: местные считали, что ее арестовали за то, что она хотела отравить Буденного. Отец следил за ее судьбой и, как только стало возможно, вывез ее из Сибири, выбил комнату, содержал материально... Но она прожила недолго.
Ни в первом, ни во втором браке детей у отца не было. Зато нас трое .
— С вашей-то мамой как Семен Михайлович познакомился?
— Мать Ольги Стефановны ее ему сосватала, родная мамина тетка. Мама приехала в Москву учиться в мединституте, на стоматолога. И снимала угол в коммунальной квартире: у хозяйки, за занавесочкой... Сюда, на улицу Грановского, она приходила к двоюродной сестре, но папы не видела — очень его стеснялась. А потом, когда Ольги Стефановны в доме уже не было, тетушка и говорит: «Давай-ка я тебя с Семеном Михайловичем познакомлю. Он такой хороший человек, такой замечательный! Ведь если даже Ольгу и выпустят, какая она ему жена после всего, что было?»
Ну и познакомила. А мама была хорошенькая... Она стала приезжать к тетке, чтобы помочь убраться, что-то приготовить. И вот так полегоньку-помаленьку...
— Началась любовь.
