Яцко в сердцах его казнил… Жаркое лето, открытое окно: Тошка летел с пятого этажа… Я не пошла смотреть на смерть любимого питомца (который помирал потом еще не раз). Только к вечеру его уши показались из-за подоконника — схоронился на балкончике в цветнике. «Усыпляй», — не сдавался Яцко. «Я не пойду, если хочешь — сам усыпляй», — заявила я. Он сжалился, но предупредил: «Тогда поговори с котом, чтобы больше так не делал». Я провела беседу, после чего Тошка больше не хулиганил и еще 16 лет оставался нашим любимцем.
Муж предлагал: «Если родится девочка, то Маша, если мальчик — Василий». Я сказала: «Маша — пожалуйста, а вот Василий — только через мой труп!» Но когда сын родился, глянула на него и согласилась: «Василий, и никто другой!»
Детям очень идут их имена.
Маша у нас родилась еще через шесть лет, мне было уже 40. И в этот раз врачи были готовы сделать все, чтобы ее у меня отнять. В четырех роддомах сказали: «Когда вас записывать на аборт? Миома — не спасут ни вас, ни ребенка». Только в патологии на Пироговке приняли радушно: «И не таких вытаскивали!» Под бдительным руководством врачей я практически всю беременность пролежала на сохранении.
Мне повезло, что находилась в больнице ровно 7 месяцев: помню, той ночью в реанимации мне делают переливание, а я еще капризничаю: «Фу, не надо мне чужую кровь!» Мимо курсирует врач, подходит к другим роженицам, а мне про ребенка не слова… Тяну его за халат: «Почему молчите?»
— «А я ничего хорошего вам сказать не могу…» Сердце замерло…
Потом надо мной все-таки сжалились: «Дочка ваша жива, но вот будет ли здорова… Слишком ей было хорошо у вас в животе, сама дышать ленится. Через два часа после рождения подключили к аппарату». С тех пор я ежедневно вставала в пять утра, ехала в больницу, сдавала молоко, кормила малышку, потом падала на пол и спала рядом с ней. Как и остальные мамочки недоношенных. Первый вопрос, когда переступаешь порог больницы: «Моя жива?» Но почти каждый раз медсестра отводит кого-то в сторону и тихонько говорит: «Будет жить, но у малыша порок сердца» или «Будет глухим»… И обреченная мама падает в обморок. Такая жизнь у меня была месяц. За это время я два раза чуть не спалила дом: засыпала во время кипячения молокоотсоса. Потом смотрела в черную кастрюлю и вспоминала: «Что я варила?
Борщ? Не похоже…» Проспала за рулем несколько страшных аварий: шла на обгон и видела, как машина передо мной врезается в автобус…
— Это и были те самые последствия «супружеского проклятия»?
— Кто знает... Я несколько раз оказывалась на грани жизни и смерти, с тех пор как села за руль. Купила у дедушки подержанные «Жигули», наняла инструктора. Тот на пятом занятии мне говорит: «Завтра будем кататься по городу». Яцко тут же прагматично предлагает: «А что порожняком ездить? Грузите вещи и везите на дачу!» И я быстренько научилась. Сменила несколько иномарок и почти с каждой попадала в историю.
Красный Citroen Rouge Lucifer спас меня от верной гибели…
Как-то рано утром выехала в Белоруссию — навестить маму на кладбище. Туда дорога пустая, навстречу — поток. Вдруг от колонны отделяется фура — тараном идет на меня. А я до последнего не могу поверить: «Неужто собьет?» И вдруг вижу, будто в замедленном кино: грузовик в меня врезается, машина катится на обочину… В последний момент дала по газам — и мы разминулись. Потом увидела по телевизору программу о том, что поляки-дальнобойщики под наркотой так развлекаются — сбивают машины. И никто их не может потом найти. Ровно через месяц примерно в том же месте погибла целая семья...
Когда пришла пора продавать своего «Люцифера», я плакала и просила: «Только чтобы попал в хорошие руки». И нам было суждено встретиться еще раз: незадолго до Рождества еду по Кутузовскому — вдруг в зеркале заднего вида маячит знакомый красный силуэт.
