Я не задумывался, что совершаю преступление: Светочка была несовершеннолетняя — выходит, что я похищал не просто свою невесту, а еще и чьего-то ребенка.
Впрочем, она сама активно участвовала в разработке плана побега из Одессы: я у себя дома перерезаю телефонный провод, чтобы наши родители не могли созвониться, Света оставляет на столе записку, типичную для 15-летнего подростка: «Дорогая мама, мы с Виталиком уезжаем в Москву. Жить я без него не смогу, если останусь — покончу с собой...
«Ваши документики», — на украинско-российской границе в дверях нашего купе нарисовалась фуражка. Мы со Светой лихорадочно придумывали оправдания: у нее ведь даже паспорта тогда еще не было. Глаза под козырьком внимательно оглядели пассажиров: две верхние полки занимали женщина с дочкой чуть моложе моей Светочки. Похоже, таможенник решил, что мать едет с двумя детьми... Когда дверь за ним закрылась, я вздохнул с облегчением: «Повезло»...
Я родился — и с тех пор мне везет. Наверное, поэтому являюсь сторонником такого понятия, как «птица счастья». По моему твердому убеждению, она прилетает в жизни всего два раза — и нужно успеть вскочить к ней на крыло, как на подножку уходящего поезда… Хотя наш внезапный побег из родного города в столицу оказался шоком не только для родителей моей возлюбленной — это был страшный удар и для моей мамы.
Она существовала ради сына. А я уехал — и жизни у нее не стало…
Воспитательница детского сада вынуждена была зажимать уши: когда всех детей разбирали, я поднимал такой рев, что стекла дрожали. По силе воздействия он, наверное, не отличался от моего «коронного» фальцета, но еще не был профессионально отточен… Папа вкалывал круглосуточно, мама часто задерживалась в Доме быта, где тогда работала художником-модельером. Всех детей родители разбирали раньше, а я оставался один в комнате, где валялись игрушки, — сам такой же брошенный… И плакал, и плакал… Тогда ради меня мама оставила работу и стала домохозяйкой.
Безусловно, это была жертва: ей хотелось общаться, творить… Жили мы небогато, и она принялась шить мне оригинальные костюмчики, которых тогда нельзя было купить в магазине. Поступали заказы и от соседей, но когда кто-нибудь из них приходил за готовой вещью и спрашивал: «Сколько с меня?» — мама отвечала: «Да сколько не жалко!» Работала для души, что удивляло папу. «Лилечка, но почему бы на этом не заработать?» — мягко говорил он.
Вся наша семья была творческая, так что я просто не мог вырасти другим человеком: от мамы у меня не только оригинальный стиль в одежде, но и любовь к танцам. Папа пел в самодеятельном ансамбле, дедушка Аркадий Давыдович — в военном хоре. Памятуя фронтовые годы, он и меня заставлял маршировать по комнате из угла в угол.
А когда внучку исполнилось 3 годика, решил провести маленький тест: положил передо мной аккордеон, барабан и водяной пистолет… Даже не знаю, при чем тут пистолет? Может, дед думал, что если мне что-то не понравится, начну выпускать из него воду…
— Ну почему же: большинство мальчишек как раз сделали бы выбор в пользу оружия…
— А я с юных лет был «инаким»: поднял барабан и стал четко выбивать ритм, под который уже дедушка принялся браво маршировать. Потом мое внимание переключилось на аккордеон. Взял его в свои крохотные ручонки и стал перебирать кнопки. Дед как маршировал, так и замер посреди комнаты с поднятым коленом… Вместо нестройного набора звуков из-под моих пальцев выходило слаженное музыкальное произведение.
