О чем он думал в тот момент? Да в общем-то ни о чем. Почти все билеты на спектакль были проданы. Накануне выходных сиднейские театры всегда хорошо заполняются. Нарядная публика прогуливается в фойе. Все оживлены, весело переговариваются в предвкушении яркого зрелища. Многие пришли исключительно ради Раша: в кругах театралов его особенно ценят как интересного, постоянно ищущего актера. А нынче он играет сумасшедшего. Интересно будет поглядеть… Прозвучал первый звонок, второй, третий, а спектакль почему-то не начинался. В тот вечер он так и не начался.
Спустя несколько дней в кабинете у психотерапевта Джеффри узнал, что тогда он впервые пережил приступ панической атаки — сердце сжалось в кулак, на лбу выступил пот, руки дрожали так, что он не способен был зашнуровать ботинок.
Не мог сделать ни шагу, чтобы пересечь ту линию, что отделяет кулисы от зрительного зала, мир видимый и невидимый. Да, с Джеффри Рашем случилось то, чего он от себя никак не ожидал. Его, сорокалетнего опытного актера, настиг запоздалый страх сцены. Его единственное спасение, отдушина, настоящее, неразменное счастье стало горьким проклятием. «Что ж, мало кто такое выдержит, — заметил доктор, выслушав нервный, сбивчивый рассказ пациента. — Восемь премьер в год, по пять спектаклей в неделю, да вам беречь себя надо, батенька, беречь...»
Провели обследование. Вроде бы обнаружили, что у Джеффри неправильно функционируют надпочечники. А он и не знал, что в организме есть такая хрень… Ну ведь хрень, а?
Истоки его мучительного страха лежали совсем в иной области, Джеффри знал об этом как никто другой. На самом деле он просто умер. Умер как актер. Есть мужчина средних лет Джеффри Раш, муж, отец, сын и гражданин. А актера нет, он весь вышел, как газ из воздушного шарика. Возможно, доктор прав: он слишком много на себя взвалил и надорвался. Но что теперь делать, черт возьми, что ему делать?!
В эти кошмарные недели — или месяцы, а может, даже годы? — унылые, бездарные, пока Джеффри, окончательно потерявший счет дням, тупо смотрел в стену своей спальни, или кухни, или соседнего дома, если сидел на лавочке во дворе, решался один важный вопрос. Режиссер Скотт Хикс пробивал деньги на съемки фильма «Блеск». С идеей снять эту картину он носился уже лет шесть или семь, и как раз сейчас все наконец-то сдвинулось с мертвой точки.
И деньги нашлись, и роль гениального пианиста Дэвида Хельфготта нашла своего актера и, словно бульдозер, вытащила его из тяжелейшего кризиса. Прочитав сценарий — а Скотт хотел только его, — Джеффри понял: все, что он играл в театре, было всего лишь трамплином для этой роли.
— Милая, — позвал он дочку, которая копошилась в песочнице рядом с его любимой лавочкой, — а где то детское пианино, что мы с мамой подарили тебе в прошлом году? Ну-ка тащи его быстренько сюда.
Ему не терпелось поскорее прикоснуться к клавишам инструмента, пусть всего лишь игрушечного. Он ощутил физический зуд в пальцах и… тот азарт, который обычно охватывал его на репетициях в театре… О том, что произошло после, писали все газеты.
Масштаб прорыва, который всего лишь за один год совершил скромный театральный актер Джеффри Раш, действительно трудно представить. Человек, едва не утонувший в депрессии, вчерашний пациент психоневрологической клиники, в два счета стал мировой знаменитостью! Из грязи — да в князи… За международный прокат «Блеска» бились Харви Вайнштейн из «Miramax» и Боб Шэй из «New Line Cinema». Победил Боб, а великий Харви потом кричал на всех углах, что «Блеск» у него украли самым постыдным образом, а ведь он, расчетливый делец, тот еще тертый калач, влюбился в этот фильм, прямо-таки влюбился… Джеффри только и успевал, что собирать награды на международных фестивалях. Наконец он получил «Оскар»! Кстати, на той незабываемой, его первой оскаровской церемонии в Лос-Анджелесе Джеффри встретился с Мелом.
Спустя пятнадцать лет после его отъезда из Австралии… Гибсон вручал награду лучшему режиссеру — в прошлом году он сам получил статуэтку в этой же номинации за «Храброе сердце» — и, увидев немного потерянного Джеффри среди роскошной и самодовольной голливудской публики, бросился обниматься. Будто они расстались только вчера.
— Знаешь, я вдруг понял, в чем прелесть красной дорожки,— заметил Джеффри, когда первые возгласы радости затихли. — Здесь перестаешь чувствовать себя посредственностью.
— Точно, в самое яблочко! — расхохотался Мел.
Позируя фотографам рядом со старым другом, Раш ясно ощутил, как же все между ними изменилось.
