Даже если заметит в мойке одинокую вилку, тут же бросается ее мыть. Еще Дед обожает ходить за продуктами. Однажды стоит в очереди, к нему поворачивается какая-то женщина: «Ой, а что вы, как все, стоите в очереди?» «Видите ли, — вежливо ответил папа. — Наш магазин в Спасской башне Кремля закрыт на ремонт…»
— Вы считаете свое детство счастливым?
— По моему глубокому убеждению, скорее трагическим, чем счастливым, — такое количество страхов, стрессов, недовольства собой я пережила!
Например, когда мы жили у Филевского парка, меня часто посылали в магазин. Это был настоящий ужас! До сих пор помню незатейливый «ассортимент» покупок: двести граммов докторской колбасы, кусок сыра, масло, пакет молока.
Еще мне выдавалась пол-литровая банка для сметаны. Так вот эту сметану я никогда не доносила до дома! Несчастную банку я грохала об забор, роняла на тротуар, нечаянно разбивала об лестничные перила. Я плакала при одном виде этой маленькой баночки. Однажды все-таки сметану донесла, даже дошла с ней до кухни! Торжественно подняла банку за крышку: «Вот!» Крышка осталась у меня в руке, а вся кухня оказалась в сметане. Я так рыдала, что родители больше меня сметаной не пытали, покупали сами.
Другой «ужас» из детства называется Никифор. Папа снимался в картине «Христос приземлился в Гродно». После съемок ненужные деревянные скульптуры решили сжечь. Оператор Анатолий Заболоцкий и отец украли здоровенное католическое распятие и почему-то назвали его Никифором.
Завернули Никифора в тряпку и поставили в тамбуре поезда. Проводники подозрительно косились в сторону свертка в человеческий рост, даже заподозрили, не труп ли они везут! Дед клялся и божился, что он скульптор и везет в Москву изваяние Ленина. Даже предлагал развернуть и продемонстрировать сходство Никифора с вождем революции.
Когда отец притащил Никифора домой, я сразу же стала его жутко бояться. Особенную дрожь вызывал терновый венок на голове Никифора, по которому стекала кровь. Поселили его от греха подальше на балконе, там он и жил. От дождя и снега краска с него постепенно слезла, дерево посерело и покрылось трещинами. Никифор стал дивно красивым! Я его даже стала жалеть и одевать, как куклу. Зимой Никифор стоял в моей старой зимней шапке и беличьей драной шубке.
Теперь Никифор живет у меня...
Училась я из рук вон плохо, но Дед ни разу не пришел на родительское собрание. Зачем? Что нового он там мог узнать о своем ребенке? Когда я приезжала на выходные из интерната с дневником, красным от двоек, чтобы как-то загладить вину, тут же бросалась убирать, мыть и стирать...
Для меня было необычайным счастьем, когда родители брали с собой на гастроли. Особенно в Одессу! Море, пляжи, фрукты… В Одессе мы жили в общежитии партшколы, потом, когда папенька стал народным артистом, ему уже предоставляли «люксы».
С детства родители таскали меня не только на гастроли, но и на репетиции. Так что за кулисами я провела полжизни! Не могла дождаться перерыва, когда мы шли обедать в ВТО на Тверской.
Какая же там была вкуснотища: необыкновенное «суворовское» филе из говяжьей вырезки, красный-красный борщ!..
Мы, актерские дети, были хорошо выдрессированы и знали, что в театре нельзя кричать, топать ногами, громко хохотать. Даже чихать! Я до сих пор зажимаю пальцами нос, когда чихаю. За громкий чих во время репетиции нас могли просто поубивать! Дети шастали по костюмерным, забегали в комнату к осветителям, гонялись друг за другом между пустыми рядами…
Однажды меня повели на спектакль по Брехту и оставили за кулисами. По роли папу на сцене расстреливали. После расстрела он лежал у задника, пока не опустят занавес. Я прекрасно видела его через дырку, которую проковыряла гвоздем в заднике, и громко шептала: «Папа, папа».
В общем, пока он лежал расстрелянный, у него волосы от ужаса дыбом встали. Папа же не знал, чем дело обернется. Вдруг я громко заору?
Как-то после спектакля осветители, не заметив меня, ушли и заперли дверь. Я так истошно орала, что отец бросился меня спасать и со всего маху врезался в сварную конструкцию на сцене. Он здорово рассек лоб и уже весь в крови вызволял меня из «плена». Так было всегда: если со мной что-нибудь случалось, папа тут же терял разум!
— Родители наказывали вас за провинности?
— Самым страшным наказанием было, когда отец переставал со мной разговаривать. Это могло длиться целую неделю. Я по-детски пытаюсь к нему подлизаться, а он смотрит сквозь меня, будто не видит. Слава богу, это случалось крайне редко.
Один раз в жизни он меня даже побил!
Мне было лет семь... Родители принесли зарплату: две бумажки по 25 рублей. Деньги были такие красивые, что я решила одну взять. Подумала: никто не заметит, а я себе мороженого куплю. Не понимала, что на эту «бумажку» полмесяца можно жить.
Денег родители хватились вечером и спросили меня: не брала ли. Я ответила: «Нет» и кинулась помогать искать пропажу. Мы двигали диван, пианино, шкаф, заглядывали в кухонные шкафчики, обшарили все углы. Вдруг мама в кармане моего пальто случайно обнаружила купюру, завернутую в кукольную юбочку. И вот тут папа озверел. Снял с ноги сандалию и как следует отлупил меня по морде. «Мне такая дочь не нужна!» — кричал он. Потом вышвырнул меня на лестничную площадку и захлопнул дверь.