Самым посещаемым местом тогда был ресторан ВТО. Вот там мы и познакомились. К тому моменту после «Карнавальной ночи» прошло уже более десяти лет, Гурченко успела поработать в «Современнике» и была безумно популярна. Так получилось, что мы с ней вместе посмотрели фильм «Шербурские зонтики», и я сразу же уехал в Питер. Наутро созвонились, и у нас начался телефонный роман.
Она очень талантливый человек, безумно! Все, к чему ни прикасается, ей подвластно. Но… она абсолютно некоммуникабельный человек, бескомпромиссный...
— У двух таких темпераментных и ярких личностей, наверное, кипели нешуточные страсти?
— Как-то Людмила Марковна мне сказала: «Ничего, я дождусь, когда ты станешь старый, немощный и всеми забытый. Вот тогда я тебе и понадоблюсь. И ты будешь мой!» Я ответил: «Не дождешься!»
— А Ида Исаевна была довольна вашим выбором?
— Нет. Ни первым, ни вторым. Кстати сказать, особенно была недовольна вторым выбором. Она не любила Людмилу Марковну. Как раз в 67-м мама переехала ко мне в Москву, так что лично познакомилась с невесткой. Мы с Гурченко жили в квартире на Маяковке, которая ей досталась от предыдущего мужа, сына писателя Фадеева.
Помню, как мы с Люсей приехали к маме знакомиться. «Мама, это моя жена». Пауза. Потом: «Как это?» — «Так это!» Мама с Люсей внимательно друг друга оглядели, составили свое мнение и промолчали. В мое отсутствие встречались один-два раза, между ними происходили нелицеприятные разговоры… В общем, потом каждая мне высказывала недовольство. Мама, естественно, всегда защищала интересы своего сына. Ей не нравилось, как ее сынулю кормят. У Люси было одно дежурное блюдо — спуститься вниз в кулинарию, купить купаты и быстро их пожарить.
— Людмила Марковна, наверное, соблюдала диету?
— Да она ела больше меня! Даже ночью просыпалась и шла к холодильнику. Но, как говорится, не в коня корм! У нее на нервной почве все сгорает.
А вот Нелю мама полюбила с первой же минуты. Как только ее увидела, сразу же сказала: «Вот это девочка!» Я ей возразил: «Мам, посмотри, это же еврейская девочка. Она через два года будет как тумба!» — «Тебе нужна эта косточка, да? Эта Гурченко?» И вот что интересно: если мама в моих первых браках грудью защищала меня, то на протяжении нашей жизни с Нелей, наоборот, всегда брала ее сторону. Неля многому училась у мамы, особенно готовить — она знала, как я люблю мамину кухню...
Нелли Михайловна: — Когда мы встретились с Иосифом, мне было двадцать лет. То, что он на мне женился, я считаю героическим поступком! А почему, сейчас расскажу...
Жила я в Ленинграде. Закончила там школу, потом техникум общественного питания, плюс директорские курсы, но мне так и не пришлось работать по специальности.
Впрочем, ничего зря не проходит… зато я умею вкусно готовить. Я очень хорошо училась в техникуме, даже сейчас могу с закрытыми глазами рассказать технологию приготовления любого блюда, которое мы проходили. Например, сколько граммов мяса и овощей по ГОСТу нужно для приготовления борща.
Возможно, вам покажется странным мой выбор — техникум общественного питания, но на самом деле это легко объяснить. Голодное детство и полная бесперспективность поступить в институт…
Когда мне исполнилось семь, а моему братику Грише три месяца, отца арестовали, обвинив в хищении государственной собственности. Мой папа прошел всю войну, танкист, орденоносец, играл на всех инструментах.
После войны он был начальником трикотажного цеха. Это было известное в 57-м году так называемое трикотажное дело. Он получил пятнадцать лет строгого режима с конфискацией имущества. И отсидел почти полный срок — четырнадцать с половиной. Единственное, что нам оставили, — это квартиру. Все остальное имущество забрали, даже мои детские игрушки. Это были уникальные, редкие в СССР немецкие игрушки. Я горько плакала по своим любимым плюшевым мишкам и куклам в необыкновенной красоты платьях, у которых закрывались и открывались глаза.
В гулких пустых комнатах остались три кровати, три стула и стол, а на столе — три ложки, три тарелки и три чашки. Мой дядя чудом спас папину уникальную библиотеку, успев заменить редчайшие экземпляры на какую-то макулатуру.
Я мечтала поступить в институт культуры и быть библиотекарем.
Обожала папину библиотеку, всю ее перечитала. Книги были единственной реликвией, которая осталась нам от отца, от того семейного благополучия, которое ушло… Я с таким трепетом относилась к ним, словно к сокровищу: переставляла, вытирала пыль, рассматривала… Наверное, погружаясь в мир книг, я легче переживала то, что случилось. Сколько себя помню, столько помню шепот за своей спиной: «Ее отец сидит в тюрьме». С этим клеймом и жила...
Я хорошо училась и как могла помогала маме. Мама в двадцать семь лет осталась с двумя детьми. Естественно, ей пришлось очень много работать. И это после той жизни, к которой она привыкла при папе!
