«Мы поняли, что все режиссеры — ужасные люди. Эту стадию проходит каждый сценарист: о боги, боги, гениальный сценарий испортили! И тогда возникла мысль: надо выучиться режиссуре. Пошли учиться, решив, что теперь портить свои сценарии будем исключительно сами либо пусть их снимает кто-нибудь ужасно хороший».
— Алена, в прокат друг за другом вышли два ваших фильма: «Ячейка общества» и «День недели — любой». Оба поднимают очень важную для современного общества тему семьи, которая, в принципе, проходит у вас по всему творчеству. Как вам кажется, почему об этом необходимо говорить? В каком состоянии находятся сегодня семейные отношения, которые, не знаю, как у вас, а у меня рождают тревожные мысли?
— Когда-то давно я прочла, что вообще все хорошие истории — это истории о семье. Даже мафиозная сага «Клан Сопрано», не говоря уж о «Крестном отце», — это все равно прежде всего история семьи. Истории о коллективе людей, объединенных общими целями и задачами, желающих одного и того же, — тоже семейные истории. Мы с мужем ходили на празднование Нового года в одну из кинокомпаний, с которой много сотрудничаем, я смотрела на людей, с которыми не связана никакими родственными отношениями, и ощущала, что они — моя семья.
Наверное, я сначала очень сильно металась, потом сама начала взрослеть и понимать, что семья — самое важное, на что могу опереться. Чем больше взрослеешь, тем чаще из твоей жизни отлетают случайные люди. А семья, если она есть, если она нормальная, не формальная, — та опора, которая остается с тобой навсегда, до конца.
По поводу того, что происходит с семьей сейчас... Мне кажется, мало что изменилось. Я сужу по своему кругу. Да, есть прекрасные интеллигентные ребята, слот знакомых, которые разводятся и, будучи взрослыми людьми, сохраняют при этом добрые отношения, значительно лучше, чем супруги Хоботовы. Есть совсем молодые люди, которые проверяют отношения годами, вступают в брак или, наоборот, живут, как будто они герои шестидесятых. Я сужу по своим знакомым: у них случаются трагические уходы от мужей и жен к другим мужьям и женам, но все это на фоне прекраснодушных радостных отношений.
Повторюсь, я вращаюсь в своем кругу — моих друзей, знакомых моей дочери, моих родителей, там для меня все осталось примерно на том же месте. Просто мне стало интереснее говорить про семью в конкретном, утилитарном смысле слова.
— На меня произвел огромное впечатление ваш фильм «Ячейка общества», рассказывающий историю молодых супругов, разрушивших свой брак из-за ерунды, мнимой измены жены. Героиня, в какой-то момент растворившаяся в семье, ограничившая свою жизнь заботой о муже и маленькой дочери, напомнила мне арбузовскую Таню.
— Это очень лестное сравнение.
— Пьеса в постановке Константина Богомолова идет сегодня в Театре на Бронной. Вы пересказали эту историю с современными героями, опираясь на советскую классику?
— Нет, так получилось случайно. Наверное, вечные истории продолжают блуждать по свету. Естественно, пьесу Алексея Арбузова я знала, но богомоловскую версию увидела, уже когда сняла «Ячейку...». Просто «Таня» что-то атмосферно навеяла.
— Вы затронули важную тему места женщины в современном обществе, которая рождает еще один вопрос: как выживать женщине сегодня?
— Думаю, в целом потребительское отношение к женщине присутствовало всегда, тут мало что изменилось. Обратите внимание, какой образ тиражируется как прекрасный, отличный выбор любого мужчины, будь то молодого или взрослого, состоявшегося человека. Легкая, чудесная, необременительная женщина, которая улыбается, она всегда весела, смеется над его шутками, делает его жизнь прекрасной, позволяет ему чувствовать себя молодым. Довольно странный образ как эдакого украшения стола, в то время когда женщины — вообще-то живые люди со своими чувствами, болями и проблемами. Простите, не сильна в цитатах, в какой-то из пьес Шекспира (не помню где, помню, что смотрела сатириконовский спектакль, и меня это потрясло) одна из героинь говорила примерно следующее: вам, мужчинам, кажется, что это у вас какие-то страсти, вы можете хотеть чего-то другого, искать смысл, быть недовольными. Ребята, у нас все устроено точно так же. Мне кажется, эту цитату стоит разместить на уличных билбордах, чтобы мужчины помнили: женщины пришли не из другого мира. Ошибочно полагать, что мужчины с Марса, женщины с Венеры.
— Женский образ, который вы создали вместе с Анастасией Красовской в «Ячейке общества», сначала, по крайней мере у людей старшего поколения, вызывает дикое раздражение. Создается впечатление, что, имея прекрасного любящего мужа, который много работает, чтобы обеспечить семью, она бесится с жиру, привлекая внимание постороннего мужчины и самоутверждаясь таким образом. Потом начинаешь ей сочувствовать, особенно когда она по глупости, по какой-то наивности чуть не становится объектом изнасилования со стороны мужчины, который неправильно ее понял. Вы специально добивались того, чтобы героиня вызывала противоречивые чувства?
— Так было задумано. Мой соавтор сценария Мария Дивова — сама представитель молодого поколения, довольно честного и безжалостного по отношению к себе. Позволю небольшое отступление. С детства меня ужасно триггерит, когда старшее поколение начинает пусть мягко, но укорять молодежь: у нас не было таких материальных благ, а вы живете на всем готовом и вам так здорово, а вы ничего не цените. Практически каждое поколение получает подобное поучение, пусть даже беззлобное. Мне самой в детстве было постоянно некомфортно от того, что у меня есть какие-то блага, но я же не виновата, что у старшего поколения этого не было. Короче, когда тебя балуют, ты не виноват, ты не выбирал это, не выдирал из горла. У героини Красовской сложилось так, что она прекрасно вышла замуж за любящего человека, который ее балует. Вероятно, она была так же обласкана родителями. Она в принципе любимая девочка, которая да, избалована, конечно, но не она себя избаловала. Помните анекдот: «Вовочка, мы тебя избаловали, пора тебя наказывать». — «Отлично, вы избаловали, а наказывать меня?»
Да, так сложилась ее жизнь. И она же сама мается, ищет какой-то выход из положения, пусть даже сидя в прекрасной съемной квартире, позволяя себе заказы из дорогого ресторана, дизайнерские наряды и постоянно слушая от мужа уверения в любви. Да, конечно, в такой момент у другого, не столь удачливого человека должна возникать «пролетарская злость».
Но Насте Красовской удалось переломить такое отношение к героине, сыграв предельно искреннего человека в каждый конкретный момент. Когда Настя первый раз пришла на пробы, мы все вздрогнули, сказали: она ребенок, в жизни не поверишь, что это мама пятилетней девочки и еще при этом изысканная красотка. Стали смотреть с моим кастинг-директором Элиной Терняевой других актрис, но я все время возвращалась к пробам Насти, потому что в ней были потрясающая чистота и искренность. Героиню в исполнении Насти Красовской ни в коем случае нельзя заподозрить в корысти, двойной игре. Она пусть коряво, но разбирается сама с собой. Да, томится, не знает, как найти из этого выход, как глупая обезьяна, находит вот такой, нелогичный. Опять же как женщина, честно посвятившая себя семье, отсидевшая в декретном отпуске, исполнившая роль хорошей мамы, хорошей жены и хорошей домохозяйки, выбравшись на оперативный простор, она ищет новых впечатлений. И первый пламенный взгляд мужчины в исполнении Семена Шкаликова заставляет ее мечтать. Она такая же мечтательница, как ее девочка.
Ну и домечталась. Будь она умной, тертым калачом, наверное, никогда бы не вступила в опасные отношения с мужчиной, не спалилась бы так глупо перед мужем. Она искренняя, незащищенная, проходит этап взросления, и слава богу, что в молодом возрасте, а не в 45 лет, что было бы еще более драматично. Как утверждал Шекспир: «В грехопаденье жен мужья повинны. Значит, не усердны, или расходуются на других, или неосновательно ревнуют, или стесняют волю». С этим стоит согласиться.
— В картине «День недели — любой» вы рассказали о том, как жизнь супружеской пары превратила в ад страшная болезнь жены. Как возник этот замысел и как вам удалось довести фильм до экрана? Ведь герои там курят, демонстрируют обнаженные тела, ведут себя далеко не так, как предписывают моральные устои.
— То, что фильм дошел до экрана, — заслуга продюсеров. Когда писался сценарий, когда мы подавали его на финансирование в Министерство культуры, когда начали снимать, меня, как заядлого труса, конечно, тоже терзали некие опасения. В основном даже не из-за голых тел, которые оператор Шандор Беркеши снял антично красиво. К слову, он удостоился за картину приза кинофестиваля «Зимний». Наверное, я больше волновалась из-за поднятой темы не болезни, а способа решения этой проблемы, который в какой-то момент выбирают герои. Но там еще была и табуированная лексика, которую мы в итоге переозвучили.
Если быть совсем честными, в пиковые моменты жизни люди иногда закуривают, выражаются не всегда цензурно, и интеллигенция говорит точно так же, как и простой народ. Кое-что пришлось, конечно, сделать более лайтовым. Повезло, что картину заметила и пригласила в конкурс фестиваля «Зимний» его программный директор Наталья Мокрицкая, это большая удача, я счастлива, что фильм увидел свет в режиссерской версии.
Что касается самой истории, мы все так или иначе, в разной степени близости соприкасаемся с онкологическими заболеваниями. Я, как множество людей, тоже этого боюсь. Но, помимо всего прочего, страшно боюсь расставаний в глобальном смысле слова: как бы то ни было — дорогой человек уходит из твоей жизни навсегда. Даже если пара проживет вместе сто лет и один из нее умрет первым, это все равно расставание. То есть ты не шагнешь туда, держа кого-то за руку, что попытались сделать герои.
Они настолько страшились расставания, одиночества, настолько боялись отпустить руку и в какой-то момент остаться наедине с самими собой, что в результате им и заплатили за возможность продолжать свою земную жизнь и идти другим путем. Это история про боязнь расставания.
— Сложную драматическую роль мужа, судьбу которого ломает болезнь жены, играет в картине Михаил Тройник, знакомый зрителям по сериалу «Чики». Сегодня артист без преувеличения блистает в спектакле Театра Наций «Последнее лето». Как вам с ним работалось?
— Миша на самом деле хороший артист, и этим все сказано. Хороший артист не всегда может обуздать свое чувство, желание спорить. Конечно, Миша может сколько угодно говорить, что он мягкий пластилин, но это не так. Он спорит, но не для того, чтобы как-то застолбить иное место на съемочной площадке. Когда что-то не может понять, не может для себя уложить, Миша начинает дискутировать. Но при этом он реально крутой актер, и эта роль для него была, конечно, на сопротивление, потому что он взрывной, эмоциональный, ужасно витальный. А тут ему приходилось многие вещи загонять внутрь, маскировать под иронию, сдержанность, а это по большому счету совсем не его органика. Тем не менее он с трудной задачей справился.
— Я прочитала, что у вас серьезное инженерное образование, вы окончили Новосибирский технический университет. А как принимали решение бросить профессию и заниматься кинематографом, творчеством?
— Думаю, мое решение пойти в этот вуз было большой ошибкой, продиктованной советским прошлым, что у девочки должна быть в руках настоящая специальность, а не нечто гуманитарное. Хотя в школе я всегда хорошо писала сочинения, любила театр, смотрела спектакли, все-таки пошла в технический вуз. Потом, к счастью, жизнь сложилась так, что я удачно вышла замуж в Новосибирске и уехала вместе с мужем Дмитрием Константиновым в Москву. А муж у меня как раз имел гуманитарное образование, он окончил педагогический институт, Литературный институт, стал журналистом. В Москву приехал и как-то сразу начал работать в телевизионных программах, позже — писать сценарии для набиравших популярность сериалов.
Студент Литературного института, он в ужасные 90-е годы вместе с друзьями мгновенно нашел подработку в издательствах. Помните, тогда в большом количестве выпускались книжечки в мягкой обложке, любовные романы на разрыв аорты. Газетные киоски были ими завалены. И отягощенные хорошим вкусом и образованием студенты Литинститута написали несколько заявок в ту серию о том, как бы мог, на их взгляд, развиваться любовный роман. Им сказали, что надо быть проще, и люди к ним потянутся. А так как я сидела в тот момент дома в съемной квартире и ничем не занималась, предложила: давайте я попробую. И написала ходячий ужас под названием «Темная вуаль», на что издатели сразу сказали: вот это то, что надо.
Там были собраны все литературные штампы: женщина с родимым пятном на лице, филиппинские хилеры, олигархи... Словом, все, что доктор прописал. Сколько-то я этим занималась, времена наступили тяжелые, в том числе было нелегко материально. Сочиняла жанровые книжки, любовные романы, какие-то детективчики, издательства их с удовольствием брали. И мне это понравилось.
Муж тем временем ушел работать в сериал «Клубничка». Мне, естественно, стало завидно, поскольку серия пишется гораздо быстрее, чем роман и процесс протекает веселее, автор общается с людьми. Я начала канючить, чтобы меня тоже взяли попробовать, поначалу проявила полную профессиональную беспомощность, но меня быстро научили, как пишется серия, и шаг за шагом пошло. Наши замечательные друзья, вращавшиеся в тусовке, творческих кругах, вместе с нами познакомились с Валерием Тодоровским, начали с ним работать уже на другом уровне, пытаться рассказывать истории. Потом мы поняли, что все режиссеры — ужасные люди. Эту стадию проходит каждый сценарист: о боги, боги, гениальный сценарий испортили! И тогда возникла мысль: надо выучиться режиссуре. Пошли учиться, решив, что теперь портить свои сценарии будем исключительно сами либо пусть их снимает кто-нибудь ужасно хороший.
— Среди режиссеров, с которыми вы работали, такие мэтры, как Юрий Мороз, Валерий Тодоровский, Елена Цыплакова, Олег Фомин — между нами, персонаж с не самым легким характером. Были случаи, когда вам казалось, что ваши идея, замысел, гениальный текст испорчен режиссером?
— Сколько угодно, это прямо больная мозоль, которая есть у каждого сценариста. Более того, каждый раз, когда мне сегодня предлагают написать сценарий для другого режиссера, я, не опасаясь прослыть занудой, настойчиво интересуюсь, кто именно будет снимать. С людьми, фамилии которых вы перечислили, ни одной проблемы не возникало. Когда снимает классный, крутой режиссер, ты кажешься себе в собственном тексте лучше. Что Цыплакова, что Фомин, что Месхиев, что Тодоровский, что Юра Мороз — всеми нашими проектами я ужасно горжусь, смотрю и думаю: неужели эти прекрасные строки написала я, неужели я такая умная и классная?!
То есть хороший режиссер, даже не меняя ни строчки в твоем сценарии, своими видением, работой с артистами делает его глубже, объемнее, интереснее. Это счастливые проекты, за которые я буду всегда благодарна этим людям. В том числе за процесс. С Олегом Фоминым на «Молодом Волкодаве» мы вообще очень мало пересекались, но я помню, какое счастье сценариста испытала, когда вначале кто-то из редакторов предложил: может быть, вот здесь надо все поменять, а Фомин сказал: «Нет, это прекрасная конструкция, я не считаю, что надо что-либо менять, это отличное здание, сложенное кирпичик к кирпичику». И вообще Олег оказался нежнейшим человеком.
Равно как и Юра Мороз, и Валера Тодоровский, конечно, очень требовательный в работе, но у него всегда получается что-то значимое и хорошее. Это был счастливый опыт. При этом есть и трагический. Я не буду называть фамилии, потому что неэтично со стороны сценариста ругать проект, к которому ты причастен. Но бывают ситуации, когда режиссер не поменял в сцене ни слова и тем не менее абсолютно не понимает, про что она написана. И смысл сцены, личности героев, вообще весь рассказ, который идет на экране, меняются на 180 градусов, выходит ровно противоположное тому, что в своем сценарии хотел сказать ты. Идея, смысл, добро и зло оказываются перевернутыми с ног на голову. Потом и оправдываться неэтично, и переваливать вину на кого-то некрасиво, кино — творчество коллективное. А дальше ты ходишь как дурак и не знаешь, как объяснить, что с тобой не так и почему ты сошел с ума.
— Насколько плотно вы были вовлечены в съемки «Оттепели», которую все пересматривали множество раз? Считаю, что в успехе этой картины «виноват» не только режиссер Валерий Тодоровский, но и авторы, которые все это написали.
— Над «Оттепелью» была очень долгая и кропотливая работа, в которой всегда принимал участие Валера. То есть мы с ним садились, разбирали каждую серию, переписывали ее по 150 тысяч раз. Это была долгая, тщательная сценарная работа. Когда мы с мужем писали сценарий «Оттепели», периодически один из нас вопил: «Я больше не могу, пристрелите меня!» И тогда второй садился за работу. Мы не писали по сценам, мы делали это по сериям. Я брала, условно, четвертую серию и сочиняла, потом на седьмом драфте неутомимого Валеры умоляла: «Нет, пожалуйста, или я сейчас просто сойду с ума, или убейте меня, так больше не могу!» И тогда Дмитрий подключался к моей серии. Потом он точно так же, в свою очередь, просил: «Убейте меня!» И тогда присоединялась я.
Это к тому, что сценарий был достаточно отточен, чтобы на площадке не пришлось ничего менять и наша помощь уже не понадобилась бы. Мы прошли свой трагический путь, и, когда Валера начал снимать, он к правкам сценария уже не возвращался. А дальше мы пару-тройку раз попросились на площадку посмотреть, как все это выглядит, стали любимыми всеми сценаристами. Нам все улыбались, мы приходили на съемки как на праздник, смотрели, как это все происходит, и радовались. Когда Валера начал кастинг, как человек большой души, он иногда спрашивал, кто видел интересных актеров, может быть, сможете кого-то порекомендовать? Разумеется, обращался не только к сценаристам, а вообще ко всем, кто принимал участие в работе, может быть, что-то ему пригодилось.
— Интересно, кого назвали вы?
— Я думаю, что и помимо нас кастинг-директором были названы эти фамилии. Мы точно называли Яну Сексте, Вику Исакову, Аню Чиповскую. Но там и без того было достаточно умных людей, которые, возможно, их назвали раньше.
— Я была в полном восторге от того, как Виктория Исакова сыграла в последнем фильме Юрия Мороза «Лунатики» мать, которая отказалась от страдавшего тяжелой зависимостью сына, чтобы его излечить.
— Вика гениальная, она великая актриса.
— Очень важный момент. Как вы принимали решение пойти учиться на Высшие курсы сценаристов и режиссеров? Прицельно поступали к Алле Суриковой?
— На самом деле решение принималось под воздействием того, что все режиссеры снимают наши сценарии не так. А это же просто: пусть артист скажет нужные слова с нужной интонацией, стоя в нужном месте — нам тогда казалось, что именно в этом заключается режиссура. Мой муж Дмитрий решил, что он пойдет учиться на Высшие курсы сценаристов и режиссеров, естественно, мне снова стало завидно, и я попросилась: тоже хочу учиться вместе с тобой. Мы стали проходить конкурс, там было несколько бюджетных мест, и Дмитрий получил одно их них, потому что лучше сдал вступительные экзамены. А я сидела как сирота.
Мы не подавались изначально к Алле Ильиничне Суриковой. Мой муж вообще учился у Эмиля Лотяну, но, когда тот умер, перешел к Суриковой. А я тогда думала: нет, мой путь иной, я не хочу в женский кинематограф ни в коем случае, хочу к Мотылю или к Меньшову. И вот огромное количество абитуриентов проходили собеседования, всех вызывали на основе письменных работ и чего-то еще. То есть сначала вызывали тех, кто классный, потом тех, кто подает надежды, потом огромный средний сегмент, а меня нет. Когда ты остаешься последним, это довольно удручающее состояние. Запомнила тот пустой холл Высших режиссерских курсов.
Мастерская у Аллы Ильиничны была уже набрана, она тоже сначала выбрала тех, кого хотела взять, кого чувствовала как своих студентов. Но, наверное, у меня был такой сиротский вид, хотя я держалась, старалась продемонстрировать, что мне в общем-то сюда не очень-то и хотелось, что Сурикова решила, что меня возьмет.
— Чему, по большому счету, она вас научила?
— На самом деле научила всему. После премьеры картины «День недели — любой» на «Зимнем» мы созвонились с Аллой Ильиничной, которая посмотрела фильм, и она перечислила мне классные, с ее точки зрения, вещи и какие-то ошибки. Я в очередной раз убедилась, что Сурикова не только прекрасный жанровый режиссер, но и вообще крутой мастер: указала мне на какие-то авторские приемы, тонкие вещи, которые можно было сделать в этом фильме и которые я упустила. Причем не навязывая, а как бы предлагая такой вариант.
У нее очень хороший вкус, понимание, сильный характер, что очень важно для женщины-режиссера. Она учила практическим вещам. Мы же общались со студентами других мастерских: а что у вас, а что у вас? И в других мастерских упор был сделан на видение, атмосферу, понимание, на какие-то тонкие вещи, на которые Алла Ильинична тоже указывала. Но она всегда говорила и об очень практических вещах, о том, с чем придется столкнуться на площадке. Начиная от пресловутого: если вы вышли на натуру, должны знать, где на площадке туалет, иначе ваш съемочный процесс пойдет прахом — никто не будет знать, куда бежать.
Можно сколько угодно мечтать о том, как ты выразишь на экране тонкую, сложную мысль, но если не знаешь, как это сделать руками и что конкретно делать, когда оказался на площадке, все может рухнуть. Сурикова давала массу конкретных упражнений. Помимо того, что преподавал Владимир Фенченко на монтаже, она учила соображать быстро. И Алла Ильинична никогда не бросает своих студентов. Если ты не упираешься против того, чтобы сделать карьеру в кино, поможет, всегда поддержит, даст возможность поработать на своей картине или снять документальный, короткометражный фильм. Она, как мать-львица, бьется за своих.
Когда ты приходишь вначале, не можешь в полной мере осознать ценности курса монтажа, тебе кажется, что прекрасный, обаятельнейший человек Владимир Фенченко просто с тобой шутит шутки и дает какие-то этюды, которые, наверное, ты можешь и не делать. Но потом, оказавшись на площадке, с ужасом понимаешь: так вот зачем это было надо, вот чему тебя учили! И сразу хочется вернуться обратно с пониманием, что ни одного лишнего задания там не было, это не вымерший язык, который тебе не понадобится, а ключи к задачам, которые придется решать.
— Хочу вспомнить нескольких ушедших звезд, которые у вас снимались. Евгения Брик сыграла последнюю свою роль в вашей режиссерской работе — сериале «Никто не узнает». Какой она была?
— О Жене до сих пор остаются болезненные воспоминания, хотя так складывается жизнь, что несколько артистов, которые у меня снимались, уже не с нами. Что можно сказать о ней? Во-первых, Женя реально хорошая актриса, а не исключительно красивая женщина. Второе, она очень дисциплинированная актриса, много работающая над ролью. Она не привередливая, не знаю, благодарить ли ее характер, воспитание родителей или ее мужа Валерия Петровича. Иногда на площадке не хватает времени, надо снять сначала одну сцену, если ты в одном объекте, потом вторую. Всегда начинается: снимите меня быстрее, я устал, у меня опух глаз... А Женя никогда не позволяла себе потребовать, чтобы ее сняли и отпустили первой. Хотя, казалось бы, имела на это полное право, потому что это был продюсерский проект Валерия Петровича Тодоровского, собственно, жена продюсера на площадке. Нет, она всегда, как покорная овечка, сидела у себя в вагончике, ждала, пока отснимут всех, а потом дойдет очередь до нее, хотя ей тоже хотелось спать, хотелось домой к семье, мужу, дочке. Она была веселой и легкой. То есть ни нытья, ни депрессии, которые многие из нас тащат на себе на площадку. Возможно, это тоже стоило ей внутренних усилий, дисциплины, потому что я мало верю, что можно быть веселым и легким всегда, ведь она живой человек, ее можно уязвить, обидеть. Но в этом смысле Женя сохраняла внутреннюю дисциплину, не вываливала ни на кого свои горести, печали, понимая, что вокруг такие же люди, которым важно, чтобы кто-то улыбнулся.
— Чем запомнился Дмитрий Марьянов?
— Прекрасный, чудесный Дима Марьянов, легкий, отличный, веселый человек. Опять же всегда приятно, когда артист вместе с тобой верит в итоговый результат работы. Одни артисты приходят на озвучание, смотрят на себя на экране, и по их глазам видно, что им тревожно, они замечают, что где-то недоиграли, что-то можно было сделать лучше. Но это же транслируется на ощущение режиссера, который думает: артисту что-то не понравилось, может быть, и весь фильм плох, — и начинает заедать себя. А есть счастливая категория, я ее обожаю, когда артист приходит и радуется вместе с тобой себе на экране, сцене, фильму и вообще показывает: я красавец, молодец, не зря работал и никого не подвел. Дима Марьянов относился к этой счастливой категории, он всегда помогал мне поверить в себя. Был чудесным парнем, совершенно непривередливым.
Когда он у меня снимался в фильме «Небесный суд», получил достаточно серьезную травму на площадке: упал с водяного скутера, ударился обо что-то, рассек подбородок, ему надо было ехать в больницу зашивать рану. Но он сказал: «Не-не-не, заклейте мне ее, я зашью потом, а сейчас за работу». Произошла ситуация, в которой многие люди предпочли бы привлечь к себе внимание, чтобы их пожалели, погладили по голове и вся площадка начала бы виться вокруг: ой, бедный! А Дима повел себя как настоящий мужчина, он молодец.
— В сериале «Доктор Тырса» главные роли исполнили звезды питерской театральной школы, ученики легендарного педагога Вениамина Фильштинского Михаил Трухин и Михаил Пореченков. Как работалось с ними?
— Высокопрофессиональные артисты, хорошо выученные Фильштинским, — это, как правило, сплошная радость на площадке. Им не нужно ничего доказывать себе и, соответственно, окружающим. Все замечательно приходили, играли свои роли. Единственное, Миша Пореченков, которому пришлось произносить много длинных предложений со сложными медицинскими терминами, сделал то же, что любой другой артист в его ситуации. Он очень ловко ориентировался на площадке и согласно мизансцене прятал себе подсказки так, чтобы никто никогда в жизни их не обнаружил. Тут потребовалось большое искусство, Пореченков так органично подглядывал в шпаргалки, что никто этого не замечал. На самом деле самодостаточные, уверенные в себе люди в основном не доставляют никаких проблем, и это прекрасно, они много предлагают, много всего делают. Когда мы снимали «Доктора Тырсу», были совсем неумелыми, большая радость, что пришли классные артисты, которые помогли и сами сделали там свои роли.
— Ваш «Норвег» удостоился фестивальных призов. Главную роль в нем сыграл Евгений Миронов. Как он себя вел? Чувствовалось, что на площадке большая звезда?
— Конечно. У Жени блестящее воспитание, он никогда не позволял себе сколько-нибудь бытовой спеси, то есть он здесь с короной на голове, а все остальные — челядь. Нет, ни в коем случае! Очень корректно, вежливо, тепло общался не только со мной, членами съемочной группы, но и с непрофессиональными актрисами-девочками, которых мы иногда просто вылавливали в торговых центрах и предлагали прийти на кастинг и поучаствовать в картине. С ними он держался тоже абсолютно на равных, люди вынесли из общения с ним самые светлые впечатления. Я помню, как девушки им восхищались: боже, какой простой, открытый классный человек! Он действительно такой.
Мы снимаем в условиях жесткого производственного графика. Однажды у меня случилась смена, когда было ясно: либо мы не снимем сцену вообще, либо уйдем в грандиозную переработку. А такая переработка чревата огромными финансовыми затратами, потому что у артиста уровня Миронова высокий гонорар. То есть у меня переработка по Евгению Миронову, и это будет не «подарите нам 20 минут», а съемки большого эпизода на объекте, куда мы больше не войдем. Я стала лихорадочно соображать, каким образом мне выкинуть эту сцену из фильма, потому что ну нет на нее денег! Глаза мои увлажнились слезами, я понимала, что во всем виновата сама, не уложилась в отведенное время. Женя это заметил, хотя я не рыдала, не точила слезу, я тоже воспитанный человек, веду себя хорошо. Он подошел и спросил, что случилось. Честно объяснила, что мы должны будем выкинуть сцену, потому что неоткуда больше брать денег. И он нам ее подарил, не взял денег за переработку, несмотря на то что сцена снимается долго, это не кадр и не два. Это был поступок. Было бы неправдой утверждать, будто совсем не чувствовалось, что Миронов — звезда, большой артист. Да, это, конечно же, ощущалось. Женя замечал какие-то вещи с позиции человека, умеющего режиссировать, руководить театром. Он очень мягок, воспитан, никогда не заходит на чужую территорию, но его статус, то, что рядом с тобой звезда, чувствуется.
— Встречались ли артисты, с которыми вам приходилось сложно? И в чем заключались эти сложности?
— Без сомнения, встречались. Тут сложности с артистами можно разделить, опять же, на несколько сегментов. Первая и самая неожиданно травмирующая история — это когда приходит недооцененный, видимо, имеющий личные проблемы и комплексы артист на маленькую роль и начинает просто выедать мозг, нервничать и требовать поставить лично ему задачу, ходит и бухтит по углам, что режиссер не может этого сделать, а он не понимает, что ему здесь сыграть. А тем временем тебя на площадке ждут десять артистов, бывают и такие сцены. На самом деле, казалось бы, это не такая уж проблема, ты с человеком, может быть, больше никогда не увидишься, но она отнимает массу сил. И чем более неуверен в себе и невостребован человек, тем больше он несет таких проблем на площадку.
Сейчас я пользуюсь чудесным бонусом. Когда поработаешь со многими прекрасными артистами, иногда их можно умолить сыграть небольшую роль, которая совершенно не соответствует их статусу, однако, если он тебе хороший друг или приятель, то приходит и играет эту роль — и ты не знаешь никаких проблем. Но раньше такой возможности не было.
Потом, бывают утилитарные вещи. Не буду называть фамилии, но некоторые артисты любят злоупотребить и иногда приходят в этом состоянии на смену, а иной раз и в середине смены, когда не снимается в нескольких сценах, артист находит, чем себя развлечь. Это тоже создает проблемы, и какой бы ни был прекрасный актер или человек, возникает стресс. Ты озабочен одним: как бы так красиво привязать артиста к стулу, чтобы он сыграл сцену? В противном случае придется идти на непопулярное решение — отменять съемку, как бы это ни было дорого. Увы, режиссер, как бухгалтер, все равно вынужден считать деньги. Это вторая проблема.
А третья — когда артист очень по-своему видит роль, и бывают такие ужасные хитрости, когда в подготовительном периоде и на пробах он говорит: да, да, да, каждое ваше слово золото, я вижу все именно так, мы все понимаем одинаково. А дальше на площадке начинаются дискуссии. Иногда они оказываются правильными, когда в них есть какое-то зерно, решение, которое нужно найти. Но бывают и просто болтуны, которым лишь бы поспорить, а в это время уходит свет. И ты трагически смотришь и думаешь: ну зачем это все сейчас происходит?
Иногда приходят люди, которым важно помериться статусом и почувствовать себя главными на площадке, и тогда тоже возникают споры. В моей практике подобного не было, но у моих близко знакомых режиссеров случалось, когда в подготовительном периоде артист расположен, настроен на работу, и тебе кажется, что это отлично, здорово, а дальше он приходит на площадку, и что-то идет не так. То ли на самом деле разочаровывается в видении режиссера, то ли просто что-то ему не нравится, и человек позволяет себе вслух комментировать действия режиссера, его решения, уровень и ценность проекта, в котором он принял участие, заявляет, что совершил ошибку. Это очень разлагает группу, сильно травмирует режиссеров, очень мешает, это самый плохой вариант. Никто не должен себе позволять такое недостойное поведение.
— Вашу «Частицу Вселенной» я пересматривала бесчисленное количество раз. Как возникла идея этого проекта, как снимались Сергей Пускепалис, Анна Михалкова, Виктория Исакова, Алексей Агранович, Владимир Яглыч, Яна Гладких, Андрей и Елена Смирновы?
— В этом проекте были технологические сложности. Но по отношениям с командой, с актерами это был один из самых счастливых проектов. Идея принадлежала Валерию Петровичу Тодоровскому, когда-то он пригласил меня и сказал, что хочет снять драматический сериал, вводные такие: муж и жена, он космонавт, что-то между ними произошло, и он улетел. Как будет развиваться драма отношений между супругами, когда все это усугубляется еще и огромным расстоянием? А дальше дал карт-бланш: я это предложил вам, если интересно, попробуйте сочинить историю. Я поняла, что знаю о космосе примерно ничего, и сразу начала ныть, как это традиционно делаю, когда захожу на какую-нибудь специальную профессиональную территорию: «Дайте мне консультанта!»
Дальше, естественно, нашлись знакомые, и мы поехали в Звездный городок, стали беседовать. А знакомый знакомых оказался, к своему несчастью, психологом Центра подготовки космонавтов. И так бывает, иногда просто видишь человека, он тебе еще никаких секретиков не спалил, а ты уже все понимаешь. Позже мы снимали эпизод в реальной сурдокамере, в присутствии реальных психологов, которые работали на съемках, наблюдали за нами и должны были поправить, если что-то не так. В какой-то момент у них округлились глаза, они стали спрашивать, откуда у нас этот материал, эти закрытые тесты, которые действительно проводят. Я честно призналась: ребята, это из интернета, больше мне взять было неоткуда. Они сказали: «Да? Ну ладно». Сделали пару звонков и разрешили: хорошо, пусть эпизод остается в фильме.
Так вот, наш психолог оказался витальным, классным, при этом желчным человеком: произнес буквально пару фраз, и сразу возник образ, стало ясно, каким должен быть герой, антагонист, движок, сложнейшая фигура. С момента первой встречи в Звездном городке начала вырисовываться история. Потом нам нашли консультантов по всем областям — и по станции, и по подготовке, и по Звездному городку, нас опекал постоянный сопровождающий, которому можно было писать и звонить, потому что не хотелось совсем уже каких-то сочинений. Это была сложная образовательная работа, мы начали все узнавать: кто как снимал невесомость, как построить павильон, как снимать с сериальной выработкой, чтобы при этом артисты все-таки летали. И собралась нужная команда, пришел каскадер Александр Стеценко со своими блистательными, быстро работающими ребятами и подвесами. Технологическая часть на этом проекте реально была самой сложной. А команда удивительным образом подобралась достаточно легко.
С Викторией Исаковой мы прошли традиционную историю. Я думала найти актрису как Вика, потому что уж очень много в моей жизни Исаковой, наверное, есть еще кто-то другой. Приходят актрисы, пробуются. Я гоню от себя мысль, что это должна быть Исакова. Потом все-таки звоню и прошу Вику почитать сценарий и прийти на пробы. Она приходит и играет на голову лучше других, просто нет никакого сравнения.
С Аней Михалковой мы были знакомы по «Небесному суду», актрису такой человеческой, дружеской, нежной теплоты редко можно встретить. Иногда на площадке ты нервничаешь, а она просто подойдет, положит руку тебе на спину, и ты реально расслабляешься, хотя я ненавижу, когда меня кто-то трогает. Я не решалась позвать Аню, но Валера убедил, что роль должна играть большая русская актриса. Аня прочитала, сказала, что ей интересно, и пришла в картину.
Я пробовала на Яшина многих артистов, мне казалось, что они играли интересно. Позвать Сергея Пускепалиса предложил Валера, и Сергей честно попробовался. Причем сначала не очень удачно, ясно было, что пробы надо делать еще раз. А Сергей тоже артист в большом статусе, мне предстояло позвонить ему и сказать: «Сереж, что-то не очень получилось». И он сначала: «Да? — а потом: — Ладно, приду еще раз». Попробовали его повторно, и стало ясно — он здесь на месте.
Тяжело было с героем Алексея Макарова. На роль Каманина перепробовались, кажется, все мужчины примерно этого возраста и нормальной физической формы, потому что в космос абы кого не пошлют, мы были ограничены еще и этим. Актеры пробовались, но было видно: не то. А потом практически одновременно пришли Алексей Макаров и Алексей Агранович. И оба очень хорошо сыграли. В итоге Аграновичу досталась роль психолога. Наверное, Леша так хорошо пробовался на обе роли, потому что его Шутов — это обратная, темная сторона Каманина, поэтому он был вполне себе адекватен в обоих вариантах.
Леша Макаров на съемках был красавцем, он хотел эту роль, отнесся к ней ответственно. На этой картине проблем, о которых упоминала, я не почерпнула вообще, в отличие от каких-то других.
Яна Гладких — наша давняя знакомица, когда-то мы увидели ее в спектакле «Дворянское гнездо» в МХТ, подумали: «Ой, какая хорошенькая девочка!» Потом я пригласила ее в «Московские сумерки», «Небесный суд». И у мужа моего она снималась. В общем, она была наш старый юный друг, с ней работалось вообще легко. Она чудесная глубокая актриса, а сейчас и сама режиссер.
Мое внимание на Володе Яглыче заострил Валера. Мне поначалу казалось, что он просто накачанный парень, прямо с плаката, а потом я подумала: «Почему нет?» Володя сделал очень хорошие драматические пробы, если мне не изменяет память, сильно пошел нам навстречу в смысле своего гонорара. Он позитивно, четко работал, красавец, молодец.
Хотела бы упомянуть Андрея Сергеевича Смирнова и Елену Иосифовну Смирнову-Прудникову. Прекраснейшая, веселейшая, позитивнейшая супружеская пара, люди, которые поддерживали всегда, в каждую конкретную минуту. Нас пустили снимать в реальный ЦУП. Дело осложнялось тем, что это стратегический объект. Мы снимали иногда в главном зале, понятно, что никто его для нас не освобождал, потому что там идет постоянное наблюдение за МКС, но есть легкие пересменки, когда МКС выходит из зоны связи минут на пятнадцать. Для кино это ничто, когда группе надо сбежать с другого этажа, встать на точку и сыграть сцену, а через 15 минут нас выгонят, потому что МКС вышла из мертвой зоны. Все постоянно находились в походных условиях, на низком старте. Помню, Андрею Сергеевичу надо было умыться прямо здесь же, в туалете ЦУПа, а потом срочно загримироваться. А там по коридорам ходят сотрудники, серьезные люди, которые делают свое реальное дело. И тут в сопровождении гримера из туалета, замотанный в полотенце, по пояс голый выбегает Андрей Сергеевич, бросается туда, где ему надо догримироваться. Помню, кто-то из больших чинов ЦУПа провожает его взглядом и спрашивает с таким негативным посылом, кто этот человек. Ему объясняют: режиссер «Белорусского вокзала». «А-а», — говорит он и замирает, практически чуть ли не отдав Смирнову честь.
— Мы начинали разговор с семейных ценностей, поэтому спрошу про вашу семью. Чем занимаются ваши родители?
— Мой папа — физик-ядерщик, человек блистательного ума. Он окончил Томский политехнический институт, много лет работал на оборонном предприятии в закрытом городе, где я и выросла, это нынешний Северск, который раньше назывался Томск-7. Потом папа работал за рубежом, там тоже строились заводы, связанные с атомной энергетикой. И какое-то время еще успел потрудиться в сфере атомной энергетики в Москве, уже перед самой пенсией. Родители переехали в Москву, так как и я здесь живу, и моя младшая сестра. Сейчас отец на пенсии, при этом продолжает вести активную жизнь. Он освоил видеомонтаж, прошел курсы — по крайней мере, домашние ролики монтирует сам. Хотя я уверена, что мог бы делать что-то серьезное. Когда он жил на Востоке, изучал цигун и восточные единоборства. Сейчас продолжает заниматься сам. А какое-то время назад в парке на «Сходненской» к нему прибивались последователи и он вел занятия, нес цигун в массы.
Мама у меня по образованию педагог, учитель русского языка и литературы. Но она, как и я, все время металась в поиске. Какое-то время была учителем в школе, потом, когда вместе с папой переехала в Ангарск, пошла работать на комбинат, где он трудился, выполняла там административные обязанности. Мама много читает, хорошо знает литературу, она увлекающийся человек, писала в молодости стихи романтического склада. То есть мои родители — классическая пара: умный, ироничный технарь и девушка-романтик.
— Где вы встретили Дмитрия?
— На улице. Я — пример уличных знакомств, пропагандирую их в жизнь, никогда этого не стыжусь, тем более теперь об этом можно говорить открыто, потому что, к сожалению, Димины родители уже ушли из жизни. Для мамы Дима всегда сохранял легенду, что познакомились в компании. Мы с моим мужем познакомились на улице в Новосибирске. Я занималась в театральной студии, занятия заканчивались поздно, мы с подругой возвращались, собирались садиться в трамвай и ехать на нашу съемную квартиру. Но тут нас увидел на остановке молодой человек слегка подшофе, у которого в сумке что-то бряцало, и сказал: «Девчонки, а хотите, я вас довезу на такси до дома?» Естественно, мы ответили: «Хотим». Потому что поняли: нам ничто не грозит, нас двое, а он один. Дима сказал, что получил премию в редакции. Он работал журналистом в популярной новосибирской газете, писал под псевдонимом, который мы знали. Когда нас довез и стал канючить, можно ли ему поспать у нас на диване на кухне, мы разрешили: ладно, спи. Вот как-то так завязалось наше знакомство.
— Чем занимается ваша дочь?
— Маше 28 лет. Она окончила сценарный факультет ВГИКа у Натальи Борисовны Рязанцевой. После этого отучилась в Высшей школе кино на продюсерском факультете. В этом году дочь вышла замуж, так что я теперь в счастливом статусе тещи. Маша пишет сценарии. Но я надеюсь, что она будет заниматься чем-то еще, потому что сценарная работа сама по себе травмирующая, когда ты интроверт и сидишь наедине со своим компьютером. А еще Маша устроена так, что в ней есть задатки режиссера, ей нужны люди, которым она может что-то дать, принести. Но пока пишет — мне кажется, хорошо.
