В общем, я не знаю, куда девались мои гонорары, потому что одежду я донашивала за старшей сестрой Ариной или за детьми маминых подружек. Спала с Ариной или на раскладушке. И вот тетя сказала: «Ну вы, наглые родители! Хватит уже ребенку спать кое-как!..»
Тогда на полученный мною гонорар мне купили кровать. Я была страшна горда: сама заработала! Потом еще и школьную форму приобрели. Оригинальную. Не как у всех...
— У папы вы снялись в нескольких картинах. А мир телевидения вас совсем не привлекал?
— Отчего же? Я и у мамы бывала достаточно часто. И всегда это был трепет: невероятные кордоны, пропуска, прямой эфир... По коридорам бегать нельзя и вообще надо сидеть тихо — в роли наблюдателя. На ЦТ была другая, более холодная, что ли, красота. Дамы все чопорные, с прическами, словно куклы. При этом в буфете «Останкино» продавались фантастические пирожные! Мне кажется, нигде в Союзе таких больше не было! Ну, может быть, еще в Кремлевском дворце съездов, куда меня мама тоже брала, когда вела там правительственные концерты. Там еще можно было поесть маленькие бутербродики с икрой и рыбой. Но они меня меньше прельщали. Вот пирожные — это да!..
Иногда, бывая у мамы в «Останкино», я даже засыпала у нее на кожаном диване. Ну а что? Она ведет программу «Время», папа на съемках, тетя уехала куда-нибудь или на вечерних парах. Деваться-то некуда.
— Мама не хотела, чтобы вы пошли по ее стопам?
— У нас велись долгие кухонные разговоры, которые периодически повторялись. Думая о моем будущем, родители рассуждали о плюсах и минусах профессий. Но диктор... Это же такие узкие рамки! Никакого творчества! За малейшую оговорку можно было вылететь с ЦТ на время или даже навсегда. Мама таких историй знает множество.
А когда мы разговаривали о театре, папа неизменно подчеркивал, что театральная актриса — не чета киношной. Сцена же совсем не похожа на съемочную площадку. Мама на самом деле была против и дикторской работы, и актерской. «Где будет ее личная жизнь?» — вопрошала она. И как-то обмолвилась, что лучше бы мне стать бухгалтером.
Сама я долгое время не относилась к актерской профессии серьезно. Ну, снималась и снималась. А потом случилась... звездная болезнь. Меня утвердили на дубляж хорошего грузинского фильма, а я взяла и не пришла на смену. Мне звонили — я не подходила к телефону. Потом пошла с подружкой гулять по ВДНХ.
А вечером пришел папа:
— Ты понимаешь, что ты подвела взрослых людей, которые тебя ждали?!
— А что? Я вот решила только сниматься, дубляжом заниматься не буду.
Мама руками всплеснула:
— Приплыли! Дочь звездочкой заболела!
После этого меня внесли в черные списки и долго не снимали.
— Расстраивались?
— Не-а. Увлеклась конным спортом и даже заявила родителям, что сначала поработаю конюхом, потом дорасту до наездницы, а позже уже стану тренером. Были мысли и в пионервожатые податься — в лагере я легко ладила с младшими детьми, мне нравилось с ними играть. Это уже был восьмой класс, и тогда родители единственный раз вынуждены были отправиться в школу.
— Что случилось?
— Ничего особенного! Просто меня собирались выпихнуть из школы после восьмого класса. Училась-то я не очень хорошо. И после съемок не сильно напрягалась, чтобы догнать программу. Гуманитарка более или менее шла, а вот точные, естественные науки — никак. Родители тоже не особо волновались: ну не твое это — и не надо. Однако тут они напряглись, за деньги наняли школьных учителей, чтобы те подтянули меня. И я влюбилась в педагога по математике.
— И?..
— Это была женщина, мы звали ее Воблой и все время доводили. Я вообще была одной из заводил, мне нравилось над ней похихикать. Но неожиданно для себя я влюбилась в ее... любовь к математике и поняла, какой же на самом деле классной она была. В английского покроя костюмах, в блузках со стоечкой или бантом. Худая, в круглых очках, с зачесанными волосами. Ничего лишнего! Она выделялась среди учителей. И голос у нее был тихий — приходилось прислушиваться. Учеников это бесило.
Однажды я попала в ее квартиру. Она решила, что заниматься дома удобнее. И я увидела квартиру с какой-то невероятной, как будто звенящей нотой ясности, чистоты и при этом... грусти. Было много фотографий ее молодого мужа. Он погиб на войне, а она продолжала его любить. На кухне стояла рассада для дачи. Она накормила меня борщом. А потом я увидела огромное количество книг по математике.
Валентина Валентиновна смогла поделиться со мной любовью к предмету. А я смогла эту любовь взять. То же самое случилось с физикой и химией, хотя таких преподавателей не было. Эти предметы я смогла понять через точность, сравнения, анализ. И узнала, что это очень интересный мир. Я даже начала в школе защищать Валентину Валентиновну перед всеми. Сказала: «Кто станет ее доводить, будет иметь дело со мной — я буду просто драться». Словом, стала отличницей, окончила десять классов.
— И, несмотря на все разговоры и убеждения родителей, пошли в театральное?
— Ну да. Они сказали, что выбора у меня нет. То же самое услышала от своих Агриппина Стеклова. Так что поступать мы отправились вместе. Но в первый год нам не повезло. Ни ей, ни мне. На второй год она прошла, я снова провалилась.
— Чем же занимались, когда не поступили?
— Пошла работать. Сестра через знакомых устроила меня курьером в фирму по печати буклетов и прочей бумажной продукции. Контора находилась рядом со Школой-студией МХАТ. Так вот, мне надо было выйти из офиса, перейти через подземный переход, зайти в Центральный телеграф, что-то отправить, снова спуститься в подземный переход... Ужасный труд на самом деле.
