— И как на это отреагировал Герасимов?
— Он очень смутился, подошел ко мне, погладил по голове: «Ладно, успокойся. Будешь играть, будешь, ты молодец... Но только голову приведи в порядок!» Обидно мне было еще и потому, что с первого курса я была тайно влюблена в нашего мастера. И, надо сказать, оказалась не одинока в своем чувстве, наверное, все студентки нашего курса влюблялись в этого великого педагога и мастера. Понимаете, он был для нас небожитель! Это было высокое чувство, не имеющее ничего общего с физическим. И однажды я решилась признаться Герасимову. Перед репетицией, когда он зашел в аудиторию, подошла к нему и сказала:
— Сергей Аполлинариевич, я люблю вас!
Его реакция была потрясающей. Он не удивился, а мягко ответил мне:
— Надо уметь сдерживать себя, — потом добавил: — Ты мне потом будешь благодарна.
В этот момент в аудиторию начали заходить студенты, а Сергей Аполлинариевич как ни в чем не бывало сказал: «Начнем репетицию!» Больше мы никогда об этом не говорили, а благодарность к нему за то, что так бережно обошелся со мной, осталась на всю жизнь. К нему и к Тамаре Федоровне Макаровой, которую мы очень уважали и которой восхищались. У нее были безупречные манеры.
— А вы тогда жили в общежитии?
— Нет, к счастью, у меня были достаточно хорошие условия. В Москве, как я уже говорила, у меня была тетя. Мне удалось у нее устроиться. У меня была своя комната, где мы с подругами, которые часто ко мне приходили, могли готовиться к сдаче экзаменов. Ведь помимо занятий танцем, музыкой, мастерством нам преподавали и менее интересные предметы. Например, политэкономию! Склонившись над учебником, мы с Люсей чуть не плакали от того, что ничего не понимаем. Нередко, засидевшись за полночь, Люся оставалась ночевать, и мы спали на одной кровати. Вот в этот период близкого общения я и стала узнавать Люсю лучше, и далеко не все в ее характере меня радовало.
