За все время она ни разу не пожаловалась, не заплакала — всегда прибранная, причесанная, одетая. Больше всего она боялась, что боль станет невыносимой, — мать не хотела принимать ничего, что могло бы ее одурманить, лишить ясности сознания. Она боялась перестать быть собой. Однажды попросила нас с Эльдаром дать ей слово: не бросать друг друга и помогать, когда ее не станет. Мы обещали.
Был прекрасный, теплый, солнечный май. В конце мая мама ушла.
Рязанов добился, чтобы мать похоронили на Новодевичьем, заявив: «Это будет место для меня». В тот момент Эльдару казалось, что жизнь окончена, что впереди — старость и угасание. Слава Богу, оказалось, что это не так. Судьба иногда бывает милосерднее, чем мы о ней думаем.
Он хотел, чтобы на могиле лежал разбитый пополам валун. Ему доставили камень из Карелии, но он оказался с трещинами — в карьере использовали взрывчатку, пришлось искать и обрабатывать другой. Замечательный скульптор и художник Сергей Манцерев сделал памятник — скорбную фигуру из позеленевшей бронзы, стоящую над расколотой пополам неровной каменной плитой. На одной половине камня табличка с именем матери, вторая половина осталась пустой.
Сначала я звонил Эльдару каждый вечер, как привык звонить маме. Потом стал звонить реже. Я старался поменьше бывать в доме на Пахре. После смерти матери находиться там мне было тяжело.
Однажды Рязанов позвонил мне сам: «Я должен тебе это сказать — у меня появилась женщина».
Не берусь догадываться, сколько лет жизни подарила Рязанову своими каждодневными усилиями Эмма Валериановна, его третья жена, но уверен, что немало. Она всегда была рядом, помогала, оберегала, поддерживала и лечила.
Эльдар несколько раз просил меня помочь ему на картинах. Например на фильмах «Привет, дуралеи!», «Ключ от спальни» и «Тихие омуты» ему нужна была помощь в экспедициях и на озвучании. Нинку-маленькую он обожал: она напоминала ему мою мать.
