Когда я познакомилась с Митей, ему было лет тридцать. Внешне он походил на русского богатыря: на две головы выше матери, крепкий, плечистый, накачанный. Такой стукнет — сразу убьет.
Сколько она из-за него слез пролила, наверное, только я видела. Приду, а Валентина плачет: «Люся, опять поссорились!» Ругались в основном из-за денег: мало дала. Со временем Леонтьева продала и дачу, и машину: «Ничего мне не нужно». Не знаю, кто подарил ей норковую шубу, но только с тех пор прошло лет двадцать пять, мех стал вылезать, а Валентина Михайловна все не могла с шубой расстаться. Я корила: «Хватит ходить в затрапезной, надо новую купить».
Так она нашла скорняка, который из кусочков сделал ей «конфетку» и ни копейки не взял. Валентина Михайловна экономила ради сына. Напомнить ему, что он взрослый мужик и должен сам зарабатывать, боялась: «Ты что?! Митя меня убьет». Он мог позволить себе поднять на мать руку, Леонтьева заискивала перед ним. При мне ничего подобного не происходило, но многие, в том числе Валентин Дикуль и Кира Прошутинская, об этом говорили.
Мне кажется, происходило это даже не из-за денег, которые она ему «недодала». Митя вымещал на матери детскую обиду. А заодно возложил на нее ответственность за неудачи взрослой жизни. Своей вины он не чувствовал, хотя умом Бог не обидел — незаурядный парень, умница. Но жизнь не складывалась: во ВГИКе на операторском недоучился, ушел с третьего курса, никакой постоянной работы не нашел. Он увлекался живописью, хорошо рисовал, но мир на Митиных картинах выглядел чересчур мрачным. Однажды я зашла в его комнату, стала разглядывать рисунки.
— Митя, а что у тебя повсюду свастика?!
— Это же один из древнейших символов движения, света, Солнца!
— Но для русских-то людей, да и для европейцев существует одна ассоциация — с фашизмом!
— Ну и пусть! — и начал рассказывать мне историю креста с загнутыми концами, изображения которого появились за несколько тысяч лет до нашей эры.
Митя одно время встречался с девушкой-спортсменкой, веселой жизнерадостной Ксюшей. Глядя на эту девочку, нельзя было догадаться, что она страдает болезнью крови. Ксюша часто уезжала на лечение в Швейцарию, где ей продляли жизнь. Молодые, как правило, закрывались на кухне. За стол нас никогда не приглашали. Это Митя не хотел, Ксюша обязательно бы позвала... Так мы и сидели, не высовывая носа, в комнате Валентины Михайловны — с кроватью, вечно покрытой полиэтиленовой пленкой. Дело в том, что Валентина Михайловна была страшной собачницей. Даже когда поступала в театральный, изображала собачку.
