— Всем девочкам в классе и во дворе уже купили, а мне — нет!
Мама объясняла:
— Ты хочешь быть как все, а это неправильно. Одежда должна подчеркивать индивидуальность человека. И потом — неужели ты не видишь, как безвкусны эти огромные банты и лосины цвета вырвиглаз? Даже не уговаривай — не стану тратить последние деньги на этот ужас!
Папа был покладистее, чем я бессовестно пользовалась. Однажды уговорила его купить китайский пенал с выдвигающимися ящичками, который через несколько дней сломался, в другой раз — Барби, тоже китайскую. Когда куклу переворачивали вверх ногами, у нее отлетала голова, но я все равно ее очень любила.
Мама работала с утра до ночи, и мне часто приходилось сопровождать папу к врачам и по делам. Сейчас стыдно в этом признаваться, но я стеснялась его слепоты и своей роли поводыря. Есть и другие моменты, которые неловко вспоминать... Однажды папа ждал меня после репетиции в хореографическом кружке, и я, решив покрасоваться перед подружками, стала демонстрировать боксерские навыки:
— Папа, встань в стойку! Отражай хук справа! Теперь — слева!
Улыбаясь своей мягкой улыбкой, он выполнял мои команды, но тихо просил:
— Может, достаточно? Пойдем...
Я его будто не слышала. По дороге домой папа был непривычно молчалив, и я все пыталась его рассмешить. Чувствовала: сделала что-то не так. Что именно, объяснила мама: «Ты поступила некрасиво. Папа не был достойным соперником, ему этот бой — в тягость, а ты продолжала веселить друзей. Впредь ничего подобного себе не позволяй!»
В том, что папа не сделал замечания, — весь он. А вот мама могла прибегнуть к довольно жестким методам воспитания: строго отчитать, не пустить гулять, отлучить от телевизора. До физического наказания, правда, дело не доходило, но однажды после очередной провинности (кажется, я вернулась домой гораздо позже, чем обещала) она подвела меня к платяному шкафу, достала из него плечики с ремнями и спросила:
