Во мне течет не только украинская, но и горячая татарская кровь, хотя по внешности этого не скажешь. У родителей бабушки, крымских татар, было огромное имение в Крыму. В 1944 году у них все отняли и выслали их в Сибирь. В семье было тринадцать детей, после депортации уцелело двое — моя бабушка и один из братьев. Бабушка тоже с детства была глухонемой. Я слышала, что совсем маленькой ее ударила шаровая молния. Она еще не умела разговаривать, а после травмы уже не заговорила. Позже переболела ангиной в тяжелой форме и потеряла слух. К сожалению, бабушку я не застала, видела только на фото. Она ушла очень рано, до моего рождения. Была статной, красивой, с огромными миндалевидными глазами и смоляными волосами, в которых выделялась седая прядь...
В детстве я мечтала называться как угодно — Машей, Катей, Светой — только не Кариной. Долго не принимала свое имя, хотя оно было очень модным. Вообще меня собирались назвать Фатимой, но папа настоял на том, чтобы у девочки с украинской фамилией было более нейтральное имя, не относящееся к какой-то определенной национальности. Мама остановилась на Карине.
Она всегда в меня верила и ради дочери была готова на все. В шесть лет я попросилась в музыкальную школу — мама отвела. Конечно, вскоре я осознала, какой это труд, и уже не очень хотела заниматься, хотя школу все-таки окончила. Занятия музыкой очень много дали, сделали меня более усидчивой и заставили понять, что в жизни ничего не падает с неба. Для того чтобы хорошо играть на фортепиано, нужно трудиться, каждый день долбить гаммы. Капля камень точит. Только упорными и методичными репетициями можно чего-то добиться. Эти навыки очень помогают в профессии и вообще в жизни. По-моему, любому ребенку не помешало бы поучиться музыке.
Как ни парадоксально, сцена до одиннадцати лет была для меня наказанием, особенно если в зрительном зале сидела мама. В музыкальной школе приходилось выступать на концертах и экзаменах, и я безумно боялась ее разочаровать, что-то забыть, перепутать. Честно учила полгода пьесы, а потом, дрожа от страха, выходила на сцену и понимала, что я — белый лист. Начинала импровизировать, играть непонятно что. Педагоги каждый раз удивлялись: «Мы ставим тебе пятерку, правда, ты совершенно не то играла!» Поэтому когда при мне девочки рассуждали о том, как бы пойти в артистки, думала: «Чтобы я пошла на сцену?! Да еще и сама?! Никогда!» Для меня она была чем-то недосягаемым, страшным.
