Приехал к нам с цветами, подарками для детей. Был такой же искренний, трогательный: «Юра, Таня, спасибо вам за все!» Посидели, попили чаю. О моей дурной шутке и не вспомнили.
Назаров гораздо серьезнее меня. Обстоятельнее, практичнее. И страшно упрямый. Не представляю, чтобы кто-то, приехав в Москву из Новосибирска и поступив в легендарную «Щуку» — огромный был конкурс! — через полгода заявил: «Ухожу! Артист должен учить своих зрителей. А чему я могу научить? В свои восемнадцать сам жизни не знаю!» А Юра так сказал. И отправился на целину. Это было задолго до нашей встречи. Спустя два года вернулся. Счастье, что ректор позволил студенту Назарову восстановиться на первом курсе, не потребовав заново сдавать вступительные экзамены.
А как Юра (это было позже) репетировал пьесу, которая ему жутко не нравилась, в Театре Ленинского комсомола? Отказаться от роли не имел права — штатным артистам не позволялись подобные вольности. Являлся на репетиции, с сердитым лицом лежал в декорациях, и когда доходила его очередь подавать реплику, гневно произносил: «Все равно в этом дерьме играть не буду!» Впоследствии ушел вовсе: слишком независим и свободолюбив, а в театре нужно подчиняться и режиссеру, и худруку, и директору.
Познакомились мы так. Юру, выпускника «Щуки», пригласили в Театр Ленинского комсомола на главную роль в спектакле «Наташкин мост». А я работала там концертмейстером, хотя когда-то мечтала стать актрисой — выросла за кулисами МХАТа, в котором служил мой папа, народный артист РСФСР Иван Кудрявцев. Нашумевший спектакль «Дни Турбиных», где отец играл Николку, очень любил Сталин. Говорили, смотрел постановку не менее одиннадцати раз. Сидел в главной ложе. Согласно семейной легенде, когда составляли списки лауреатов на Сталинскую премию (за другой спектакль, папа там играл небольшую роль и премия вроде бы как не полагалась), вождь лично своей рукой внес в список имя Ивана Кудрявцева. За Николку.
О том, чтобы я пошла «в артистки», отец и слышать не желал. Даже нарисовал карикатуру: звезды МХАТа красавицы Тарасова, Степанова, Еланская, а рядом я — нечто маленькое, толстенькое, несуразное. Я действительно была полненькой и невысокой. Сестра Анна (она старше на два года) — тоже. Родители то и дело цитировали нам «Детство» Льва Толстого, мол, ты, Николенька, не очень хорош собой, поэтому должен хорошо учиться. Учились мы с сестрой старательно и прилежно. Но вот это «не очень хорош собой» не давало покоя — я росла жутко закомплексованной. И когда папа говорил: «Для сцены у тебя фактуры нет, поэтому никакого театрального! Будешь музыкантом», втягивала голову в плечи и послушно кивала.
