Посоветовал заняться недвижимостью, съездить в банк, заблокировать счет, но я по наивности этого не сделала. Сергей звонил по десять раз на дню, клялся в любви, просил вернуться. Потом стал слать эсэмэски — нескончаемым потоком. Я не пошла на примирение. И через две недели Сережа, как я и хотела, покинул квартиру. Войдя туда, чуть не упала в обморок. Наш дом выглядел как после погрома. Не знаю, что искал Сергей. Я от него ничего не прятала и потом отдала все, что не забрал, — до последней тряпки и бумажки, включая фотографии и лекарства. Все вещи аккуратно упаковала в пакеты. Клим отвез их отцу.
Дня два мы с Никитой наводили порядок. Потом на машине отправились в магазин за продуктами и по дороге угодили колесом в яму. Полетел амортизатор. Денег на ремонт в кошельке было недостаточно, пошла в Сбербанк. И там выяснилось, что от немалых накоплений осталось шестьдесят девять тысяч рублей. У нас был общий счет, но у каждого своя банковская карта. Оправившись после шока, стала думать, что это значит. Почему именно шестьдесят девять, а не, скажем, шестьдесят? Сергей с удовольствием объяснил:
— Ты же Рак по гороскопу.
— И что?
— Вот и постой в соответствующем положении! Твой астрологический знак похож на число шестьдесят девять!
Но ему не удалось меня оскорбить или взбесить.
— Знаешь, дорогой, — очень спокойно ответила я, — когда-нибудь ты поймешь, что раком жизнь поставила тебя.
— Ты всегда меня ненавидела, желала смерти!
— Неправда. И теперь желаю тебе крепкого здоровья и долгих лет. Но почти уверена — умирать ты будешь в одиночестве. Во всяком случае, сделал все, чтобы у твоей кровати не стояли жена и дети...
Сергей лишил Никиту возможности получить образование за границей. У Гинзбурга оказались не только все наши совместные сбережения, но и загородный дом и квартира, обещанная бабушкой Климу. (Мой муж стал просто «мини-олигархом»!) Я, собственно, на нее и не рассчитывала, думала, Сергей будет там жить. А он продал эту «однушку» и купил себе двухкомнатную. Наверное, готовился и все прекрасно рассчитал. И я ему помогла своим уходом. За две недели можно провернуть и не такое. Так как все произошло до развода, предъявить претензии было невозможно.
А теперь о магии чисел. Заявление на развод Добровинский подал первого апреля, в день двадцать пятой годовщины нашего брака. Первое и единственное слушание состоялось тринадцатого числа. Развели нас не какого-нибудь, а двадцать пятого апреля. Гинзбург позвонил в ярости: «Ты со своим адвокатишкой специально все подстроила?» Но Александр Андреевич ничего не подгадывал под «говорящие даты». Все получилось случайно.
Первое время я была в шоке, не могла поверить, что Сережа нас обобрал. Для чего столько лет работала как вол? Чтобы оставить «приданое» бывшему мужу? А он всем рассказывал, какая я плохая, настроила детей против него, и поэтому, мол, сыновья не желают с ним видеться. Хотя старшему было уже двадцать шесть, а младшему почти пятнадцать и они сами могли во всем разобраться. (Как и мои друзья, отказавшие Сергею от дома.)
Клим с отцом общается, он вообще очень сердобольный. А Никита долго не хотел ни видеть его, ни слышать — даже по телефону. Однажды все-таки уговорила ответить на звонок Сергея. Скажу честно почему: чтобы потом сын не мог обвинить меня в том, что ему это запрещала. Я Никите ничего не запрещаю, он взрослый, и у него своя голова на плечах. Теперь сын иногда видится с отцом, но встречи их очень непродолжительны.
Сергей и раньше не интересовался детьми и после развода практически не платил Нику алиментов. Несколько месяцев отправлял по семь тысяч, по минимуму, видимо, чтобы не иметь проблем с законом. Потом вообще пропал. Хотя обязан платить, пока ребенок не получит среднего образования, а Никита еще учится в колледже.
