Друг Миша Стеркин предоставил шикарную мебель. Сестра Кати Стриженовой Вика Андреянова помогла с одеждой. В общем, все постарались. Когда Сережа писал режиссерский сценарий, мы с Сашкой ему «внимали». Это было главное, что тогда требовалось. Если Сергей начинал рассказывать, каким видит фильм, мы со Стрижом восторгались его замыслом и удерживали в номере, чтобы не сбежал. Это, конечно, была комедия. Как и многие другие эпизоды нашей совместной жизни. Тогда я воспринимала их как нечто серьезное, драматическое, а с высоты прожитых лет особенно ясно виден треш. Ну разве не смешно? Жена твердит:
— Ты гений, ты можешь, я верю в тебя! Вставай, садись за работу, я принесу тебе кофе. Сашка, держи его! Внимай и восторгайся, а я пока сбегаю на пляж.
Через какое-то время звонит Стриженов:
— Он капризничает, не пишет, беги обратно!
Когда Сережа закончил, мы страшно обрадовались:
— Ну вот, получилось же!
А Гинзбург заныл:
— У нас все равно нет помещения, негде снимать.
Стриж нашел квартиру.
— У нас мало денег, нечем платить художникам и гримерам.
Решили и эту проблему, но его все равно одолевали сомнения и муки творчества. Сергей боялся снимать. Мы с Сашкой, как два тренера перед боем, настраивали его на победу: «Серега, у тебя получится. У тебя же есть опыт на АТВ». Я всегда говорила: «Даже если завалишь съемку, все вытащишь потом». Гинзбург — гений монтажа.
С самого начала договорились, что Сережа будет режиссером, а Саша продюсером, но потом на ровном месте между ними вспыхнул конфликт. По словам Сергея, Стриженов захотел значиться в титрах сорежиссером. Я наехала на Стрижа: «В чем дело? Ты же не снимал эту картину, только кричал «Мотор!» Это мне тоже рассказывал Сергей. Мы рассорились с Сашей в пух и прах. Позже, к счастью, помирились и во всем разобрались. Я поняла, что Гинзбург специально столкнул нас лбами. Не знаю зачем. Может, боялся, что Стриженов расскажет мне о его измене? Но я и сама догадалась, что у мужа адюльтер на съемочной площадке. Режиссер и актриса — что может быть пошлее и банальнее?!
Служебный роман разворачивался на глазах у съемочной группы и сопровождался бурными возлияниями. Раньше Гинзбург так не пил. К тому же у него началась мания величия. Едва Сережа почувствовал себя настоящим режиссером, он стал другим. Даже разговаривал иначе, с другими интонациями. Он же царь и бог на площадке: Феллини, не меньше. И привычки поменялись. Раньше довольствовался простыми сигаретами, вином в пакетах и спиртом «Рояль», а теперь курил исключительно сигары, пил виски и коньяк. Он и дома был режиссером, рассуждал об искусстве, своей работе и в упор никого не видел. А я рвалась как проклятая, детей поднимала, содержала семью. Пока могла, скрывала отцовские художества от сыновей: «Папа очень устал, он так снимает стресс. Пить неправильно, но вы не можете осуждать, потому что ему тяжело. Он двадцать четыре часа проводит на съемочной площадке, это его первое кино». Я оправдывала Сергея как могла, не хотела разрушать его образ. Но однажды все-таки потеряла терпение и сказала: «Уходи, Феллини хренов!» Собрала Сережины вещи и выставила его за дверь. Девять месяцев мы жили врозь, и я не собиралась мириться. Была настроена очень решительно.
